Вот уже неделя, как я в декретном отпуске. Поль выполнил свою часть работы, оборудовав детскую и пристроив детское кресло в мою машину. А мне еще предстоит масса дел: нужно купить для малыша распашонки и чепчики, соску, ванночку, все необходимое для его туалета. Но я беспрестанно откладываю это на потом.

Если говорить откровенно, я продолжаю работать. Веду следствие. Свое собственное, частное следствие. Занимаюсь расследованием убийств четырех женщин в западной части Парижа. Это моей опербригаде было поручено расследование первого убийства, но мы ничего не смогли сделать. Потом дело стало таким значительным, что у нас его забрали. Потом я ушла в отпуск, но в мыслях передо мной все время стоят искаженные ужасом лица несчастных женщин. Я думаю о них постоянно. Неотвязная мысль отравляет мне ожидание моего ребенка. Она не отпускает меня. Мешает заглядывать в будущее, жить им. Я пережевываю одни и те же картины, перемалываю одни и те же предположения, теряюсь в догадках, не могу выбраться из опутавшего меня тяжелого, мучительного клубка.

* * *

Клубка…

Если бы отыскать невидимую ниточку, которая связывает Клару Матюрен, Натали Руссель, Мод Морель и Виржини Андре. Даже если никто до сих пор эту связь не обнаружил, она была. У этих четырех женщин было что-то общее, но это пока ускользает от всех следователей.

И от меня тоже.

Главная беда, что это ускользает от меня.

Я знаю, эта ниточка лежит на виду, прямо перед глазами, но я ее не вижу. И моя слепота не дает мне жить. Если убийцу не остановить, он будет продолжать свои злодеяния. Еще одно, и еще, и так до бесконечности… Он осторожен, невидим, неуловим. Он не оставляет следов, отпечатков, капель крови. Никто не может объяснить, почему жертвы так доверчиво отворяли ему дверь в уже довольно поздний час ночи. У нас нет ничего, кроме смутной тени в черном шлеме на трехколесном скутере, каких в Париже не одна тысяча.

Еще один стаканчик кофе из автомата. В приемной сквозняки, мне зябко. Пальцы крепко обнимают стаканчик, наслаждаясь теплом. А глаза устремлены в пространство. Я в миллионный раз смотрю все тот же фильм и как мантру рассказываю себе события, которые следовали одно за другим.

Четыре жертвы. Четыре одиноко живущие женщины. Три незамужние и одна разведенная с маленьким сыном. Все происходит в одном районе. Все убийства происходят совершенно одинаково.

Уже давно газеты назвали преступника убийцей, крадущим мобильники. Полицейские тоже поначалу считали, что убийца уничтожает сотовые своих жертв, потому что хочет уничтожить какой-то компромат: звонки, фотографии, видео… Но это предположение оказалось ложным. Смартфоны второй и третьей жертвы так и не смогли найти, зато вопреки сообщениям прессы нашли мобильные телефоны первой жертвы и последней. Не найден телефон стюардессы, зато медсестра просто-напросто забыла свой мобильник в такси.

* * *

Я снова просматриваю картинки на своем телефоне. Я перекачала на него сотни фотографий четырех убитых. Не посмертные фотографии, а из обычной мирной жизни, которые нашла у них на компьютерах.

Включила просмотр, передо мной поползли фотографии, и как всегда я стала смотреть на Клару Матюрен. Первая жертва. Учительница. Почему-то ее я ощущала особенно близкой. А среди фотографий одна казалась мне особенно трогательной: традиционный снимок всего класса с датой «октябрь 2010». Снимок сделан в школьном дворе. Все ученики довольно большого класса начальной школы им. Жолио Кюри расселись вокруг учительницы. Но фотография полна жизни. Меня завораживают детские лица. Одни ребятишки на удивление серьезны, другие вовсю паясничают: хохочут, раскрыв рот, ковыряют в носу, приставляют друг другу уши из пальцев… И среди малышей — Клара Матюрен с открытой ясной улыбкой. Миловидная скромная женщина со светлыми волосами, подстриженными каре. Она в темном расстегнутом плаще, брючном костюме и длинном легком шелковом шарфе «Берберри», я различаю даже логотип знаменитой фирмы. Очевидно, этот костюм с шелковым шарфом ей очень нравится, потому что я вижу ее в нем и на других снимках. Например, на свадьбе у подруги в Бретани в мае 2010-го, а потом в Лондоне в августе того же года и даже на ее последнем снимке, снятом за несколько часов до смерти камерой наблюдения на улице Фэзандри. Я перехожу от одной фотографии к другой и на всех вижу ее любимый костюм: плащ, костюм working girl,[3]фуляр «Берберри», завязанный чалмой. Я застреваю на последней фотографии. И вдруг меня впервые настораживает незамеченная прежде деталь: на Кларе другой шарф. Тремя пальцами нажимаю на сенсорную панель и увеличиваю снимок. Хочу удостовериться, так ли это. Качество снимка с камеры слежения оставляет желать лучшего, и все-таки я не ошиблась — шарф совсем другой.

В день своей смерти Клара не надела любимый шарф.

По спине у меня пробежала легкая дрожь.

«Ничего не значащая мелочь?»

Мозг заработал с удвоенной силой, пытаясь понять, что произошло. Почему Клара Матюрен не надела в этот день свой любимый шарф? Может быть, одолжила подруге? Или отдала в чистку? Или потеряла?

«Может быть, она его потеряла?..»

Мод Морель, вторая жертва, тоже кое-что потеряла. Потеряла свой мобильный телефон, который в конце концов был найден в такси. А мобильный Натали Руссель? Может быть, она тоже его потеряла?

«Потеряла».

Два телефона, шелковый шарф…

А Виржини Андре? Что она потеряла?

«Жизнь».

А еще? Я ухожу из альбома фотографий и перехожу в режим звонков, набираю номер Сеймура.

— Привет, это я. В деле Виржини Андре тебе не попадалось свидетельство, что она что-то теряла незадолго до смерти?

— Алиса! Ты в декрете, черт бы тебя побрал! Занимайся приготовлениями к появлению своего младенчика!

Я не обратила внимания на его болтовню.

— Ты помнишь, было что-то такое в деле или нет?

— Нет, Алиса, ничего такого я не помню. Мы же больше не корячимся над этим делом.

— А ты можешь найти мне телефон ее бывшего мужа? Найдешь, скинь мне на мобильник. Я сама его спрошу.

— Ладно, — со вздохом согласился Сеймур.

— Премного благодарна, старик.

Через три минуты после того, как я отключилась, от Сеймура пришла эсэмэска, и я прочитала ее у себя на экране. Тут же позвонила Жан-Марку Андре и оставила ему сообщение на автоответчике, попросив связаться со мной как можно скорее.

* * *

— Мадам Шафер! Неужели вы снова пешком? — встретила меня Роз-Мэй, смерив укоризненным взглядом.

Роз-Мэй — уроженка острова Реюньон, женщина в теле с сильным креольским акцентом. Она отчитывает меня всякий раз, как я к ней прихожу, словно я маленькая девчонка.

— Нет, конечно, — отвечаю я и иду за ней следом в кабинет на третьем этаже, где она ведет занятия, готовя нас к родам.