Генерал Штейнмец, командир 5-го корпуса, 70 лет; сохранился так, как немногие сохраняются и до 50-летнего возраста. В полном цвете сил и здоровья, седой как лунь, генерал Штейнмец отличается невероятной деятельностью, исключительной энергией и настойчивостью характера. Он из тех характеров, которые предпочитают, чтобы их боялись больше, чем любили. Нельзя этого ни хулить, ни хвалить, ибо всякая натура только тогда и дает все, что может, когда остается верна самой себе. И должно отдать справедливость генералу Штейнмецу: он действительно всего себя положил в службу. В искусстве привести часть, что называется, в чувство, подтянуть ее, генерал Штейнмец не имеет себе равного, что ему и составило в мирное время репутацию человека строгого и резкого. Но это происходило не из личного каприза, а просто из того, что он не выносит мало-мальски вялого или небрежного отношения к службе. В военное время, как вскоре увидим, приписываемые ему в мирное время качества обратились в неодолимую настойчивость, способную на то, чтобы вызвать в войсках нечеловеческие усилия, способную не допускать даже и мысли о возможности неудачи в таких положениях, в которых, кроме гибели, ни на что, по-видимому, рассчитывать было нельзя.

Строгий к другим, генерал Штейнмец еще более строг к себе: весь его обоз — небольшая повозка; стол — общий со всем штабом, что Бог послал; весь поход не иначе, как верхом, и каждый переход не иначе, как с осмотром всего обоза.

Сноровка эта, и говорить нечего, великолепна, ибо после фуражировок ни от чего так части не тают, ничто так не способствует развитию мародерства, как обозы. Ежедневно проверялся чуть не каждый человек из строевых, попавшихся при обозе: зачем он там. До какой степени настойчивость в этом деле была верна, довольно сказать, что, несмотря на нее, не проходило дня, чтобы не пришлось выгнать из обоза человек 10, 15. Другие корпусные командиры смотрели на это как на капральство, зато у этих других на телегах громоздились чуть не целые батальоны; да бывали и такие случаи, что один-другой солдат оставался по дороге в деревне для работы на себя.

Военные воззрения генерала Штейнмеца соответствуют его характеру и опытности. На вопрос: «Каким образом удалась атака такой сильной позиции, как у Скалица?» он отвечал: «Эти вещи удаются очень просто; посылаешь в атаку; если не удалось, посылаешь еще, и так до тех пор, пока не удастся». — «Неужели не приходилось сменять частей?» Признаюсь, меня чрезвычайно занимал этот предмет потому в особенности, что хотелось проверить собственные взгляды, выработанные теоретическим путем. «Как сменять?» был ответ, сделанный таким тоном, как будто я сказал что-нибудь на неизвестном языке. «Заменять их новыми, в случае, если они расстроены?» — «Нет; часть, раз попавшая в огонь, должна оставаться там до конца дела». Это было высказано с таким убеждением, тоном неколебимым и спокойным, что перед вами вставал разом человек, который способен вытянуть у себе подобного все усилия ума, воли, физики, чтобы добиться успеха.

На все новейшие усовершенствования огнестрельного оружия генерал Штейнмец смотрит как на вещь очень хорошую, но главное все же полагает в том, чтобы солдат был приучен безостановочно идти вперед, по бою барабана (tauibour baltant).

По пространству Австрия занимает 11 252 квадратные мили; по населению представляет силу в 36 650 000, т.е. вдвое сравнительно с Пруссией. Но из этого населения немцев всего около 8 000 000, а между тем население это считается господствующим; славян 15 000 000 с лишком; венгров до 5 000 000; итальянцев до 3 800 000 и молдо-валахов около 2 650 000.

Финансы этого государства находятся в положении неудовлетворительном: почти ежегодные дефициты составляют в них явление неизбежное, начиная с 1781 г. За последние десять лет цифра ежегодного дефицита доходит, средним числом, до 83 500 000 гульденов (около 51 500 000 руб. сер.); государственный долг представляет цифру 3 096 473 245 гульденов (около 1 858 000 000 руб. сер.).

Естественные богатства Австрии весьма велики, а между тем состояние ее далеко не блистательно.

В чем же коренится причина такой странной аномалии, такого несоответствия между громадными личными и материальными средствами, с одной стороны, и между печальными результатами, которые даются этими средствами, — с другой? Коренится она в системе внутренней политики Австрии, правительство которой положило в основание этой системы недоверие к народностям, находящимся под его властью.

Нетрудно видеть, какими последствиями эта система отражается на войске. Солдат, взятый из подобной сферы, нравственно уже надломлен: он чрезвычайно легко подчиняется всем требованиям, но уже это одно должно было бы показать, что личная энергия — единственная сила, которая делает хорошего солдата — в нем подорвана. К несчастию, приверженцы покорности, во что бы она ни обошлась, находят обыкновенно, что подобный солдат не вполне еще труп, и не только не останавливают, но довершают свое разрушительное дело в военной сфере, полагая, что именно в безусловном безмолвии солдата, чтобы с ним ни делали, и заключается идеал военного совершенства.

Отличительную черту всех жизненных явлений составляет неумолимая логическая последовательность началам, положенным в основание этих явлений, последовательность, которую не в человеческих силах изменить без изменения самых начал. Австрийская военная система подтверждает этот закон с грустной неопровержимостью. Отразился он и на взаимных отношениях между ступенями военной иерархии, и на системе производства, и, наконец, на образовании войск и складе воззрений их на военное дело.

Порядок в австрийской армии поддерживается, как свидетельствует сам же австриец, между солдатами — палкою, между офицерами — грубым обращением. Власть полковых командиров ничем не ограничена: на действия их нет апелляции.

Телесные наказания в сильном ходу в австрийской армии и по настоящее время, несмотря на то, что официально они весьма ограничены еще в 1855 г. В этом г. отменено наказание сквозь строй; прочие телесные наказания ограничены: 75 палками по суду и 40 без суда; вместе с тем тюремное заключение постановлено преобладающей карательной мерой. Но к этому прибавлено, что телесным наказанием можно заменять тюремное.

Заключения этой оговорки было достаточно, чтоб в изданном затем циркуляре, имеющем силу закона, разъяснить ее следующим образом: «нижним чинам, если они сделают преступление, за которое, по уложению, будут подлежать тюремному заключению от 14 дней до 5 лет, должно вообще назначать телесное наказание». Но так как, по статистическим исследованиям, преступления, наказываемые тюремным заключением свыше пяти лет, составляют не более 1/100 всех преступлений, то и оказывается, что телесное наказание, из 100 случаев, применяется 99 раз.

Спрашивается после этого: может ли масса любить и знать закон, который относительно ее кажется как бы иронией? Может ли в ней возникнуть какое-либо убеждение, кроме убеждения в полном бесправии? Эта система принесла свои плоды: офицер в расправе с солдатом не церемонится; солдат не любит офицера и не верит ему.