— От тебя так дивно пахнет, — прошептала Катя, целуя его шею.

Его руки скользнули ей под платье, приподнимая его.

— От тебя тоже.

Он властно вошел в нее и, закрыв рот поцелуем, не дал спросить: «чем именно».

Иногда она думала о том, что он никогда не позволяет ей проявлять себя в постели и в любом другом месте, где они занимались любовью. Всегда инициатива исходила от него и можно было подумать, перестань он что-либо делать, они бы просто лежали рядом не шевелясь. Мысль, что он может сравнивать ее с другими, более опытными любовницами, в особенности с асом постельного дела — Анжеликой, не давала покоя. В том, что Лайонел способен ублажить любую женщину до смерти, она не сомневалась. А вот с уверенностью сказать, что она сама может удовлетворить его, не могла.

«И чего я закрывала глаза и сбегала от телевизора, когда показывали эротику? Чем, интересно, мне сможет помочь учебник географии, которым я заменяла просмотры неприличных фильмов?» — вздыхая, подумала девушка.

Лайонел ее вздох истолковал по-своему.

— Что-то не так?

— Все так… но… Скажи, ты думаешь о других женщинах, более опытных, когда ты со мной? — торопливо спросила она.

Он уставился на нее так, что ей захотелось провалиться сквозь землю.

«Идиотка, идиотка, идиотка», — наградила она себя.

— Прости, — выдавила Катя, виновато улыбаясь.

— Ничего страшного, — ядовито произнес он, — чего уж там, почему бы тебе не спросить, на какой минуте получала оргазм Анжелика или чем занималась Виктория Кондратьева, пока я трудился над Анастасией, черт возьми!

Девушка закрыла глаза, на которые осколками навернулись слезы и отвернулась.

— Я все порчу… — голос дрогнул, — потому что умираю от ревности. Ты не поймешь, ты со мной, но мне этого мало, я хочу, чтобы ты принадлежал только мне одной и телом, и если души нет, мыслями.

Золотистые брови сошлись на переносице, глаза похолодели.

— Если ты не можешь читать моих мыслей, как узнаешь, что я принадлежу тебе именно так, как ты того желаешь, а не как-то иначе? — уже спокойнее спросил Лайонел.

Она посмотрела на него, его лицо расплылось от выступивших у нее слез.

— А ты скажи мне, — попросила Катя.

— Поверишь? Не ты ли заявила недавно, что в случае со мной думать ни о чем не нужно, якобы и так все ясно? Зачем же тебе слова того, чьему слову нельзя доверять?

— Я не говорила… — Она осеклась.

Они несколько томительных секунд молчали, глядя друг на друга, потом он нежно провел пальцами по ее щеке.

— Мне грустно, что я постоянно довожу тебя до слез. Я не до конца понимаю, какой уровень владения мной тебя устроит. — Он отрывисто рассмеялся. — Но ни за что на свете я бы не хотел, чтобы ты прочитала мои мысли.

— Почему?

Он задумчиво улыбнулся и промолвил:

— Потому что если ты узнаешь хотя бы часть той любовной чуши, которая царит у меня в голове, то решишь, что я помешался на тебе. И тогда я буду очень слаб.

Катя потянулась к его губам, но он отстранился, проворчав:

— Но секс ты испортила. — Лайонел перехватил ее руку, потянувшуюся к низу его живота и, поднеся к губам, прибавил: — Как только ты будешь мыслями принадлежать мне, а не моим бывшим женщинам, продолжим.

Ее насторожила серьезность его тона, но услышав негромкий смех, она успокоилась.

Лайонел указал на пакет.

— Голодна?

Девушка поднялась, одернула платье и взяла пакет. Внутри лежала бутылка, а еще пара голубых джинсов и белая майка. Во второй раз за день у нее легонько сжалось сердце от любви и нежности.

Катя посмотрела через плечо на сидящего в окружении маков молодого человека, залитого золотистобагряным светом заката, и одними лишь губами произнесла:

— Я люблю тебя.

Изящно изогнутые ресницы с кровавым отблеском дрогнули и опустились, а в уголках губ промелькнула улыбка.

Одетая в засученные по колено джинсы и майку, Катя сидела на рассвете у воды, позволяя волнам лизать ноги. Пятки приятно погрузились в мягкий песок и вода, теплая как парное молоко, щекотала пальцы. Над водной гладью простирался легкий туман, восходящее солнце, еще бледное, совсем раннее, дарило нежно-розовый свет.

Лайонел в расстегнутой белой рубашке и закатанных брюках сидел рядом, обтачивая ножом длинную палку. Играло что-то из Чайковского.

— Не осиновый ли кол ты делаешь? — поинтересовалась девушка.

На ее замечание Орми, пригревшаяся на плече молодого человека, открыла глаза и сердито вглянула на нее. Лайонел сказал:

— Осины тут не растут.

— Зачем он?

Лайонел пожал плечами.

— Просто так… — Он неопределенно хмыкнул и, покрутив кол в руках, проворчал: — Убьешь меня, когда я стану абсолютно невыносимым и решительно озверею от скуки.

— Боюсь, одним колом тут делу не поможешь, — засмеялась Катя.

Он воткнул палку в землю, объявив:

— Это первая вещь, которую я сделал за свое бессмертие просто так — от нечего делать.

— Разве не здорово? Ни забот, ни тревог… делай что хочешь.

Молодой человек скептически покачал головой.

— Или то, чего не хочешь.

Катя тронула пальчиками кол, тот покачнулся.

— А что если тебе вырезать по дереву?

— Тогда, может, начать с наскальных рисунков? Чего уж там мелочиться!

Девушка протяжно вздохнула, вынужденная согласиться:

— Да, на острове делать особо нечего. Ты сильно скучаешь?

Лайонел застонал.

— Нет, я не скучаю, я просто умираю со скуки!

— Мы могли бы пойти к чертям, — предложила она, — они довольно интересные, не находишь?

Он фыркнул.

Орми наклонилась к его уху.

— Что она говорит? — спросила Катя.

— Дает мне плохие советы. — Молодой человек спихнул мышь с плеча. Та сердито шипя, улетела, и девушка попросила:

— Расскажи что-нибудь.

— Что угодно?

— Нет, — она призадумалась, — сейчас… знаешь, когда тебя не было рядом, мне столько всего хотелось спросить!

— Разлука и тоска заставляют творить, мечтать, они рождают таланты, а любовь, когда она удовлетворена, ничего не способна родить, разве что скуку и потомство.

Катя быстро перебирала в голове вопросы, пока он не развил тему бесполезности любви, которая легко могла спровоцировать ссору.

— Мне кое-что интересно, — нерешительно начала девушка. — Только обещай не злиться.