– Нет, Максим, на сегодня для меня вполне достаточно приключений. Я поеду домой… Ну да, домой… так это называется… – Настроение снова стало стремительно падать. И тут он нашел выход. – Впрочем, если и у тебя нет важных планов, а завтра все-таки рабочий день, могу предложить и тебе поехать ко мне, на Фрунзенскую. А с утра вместе и отправимся в Генеральную. Ты – как?

– Я бы с удовольствием, но…

– Что – но?

– Удобно ли?

– Так я же сейчас один! Удобно, будешь спать в отдельной комнате. Но вот пить я тебе не дам. А сам выпью. Это уж ты как хочешь. Мне нужно, чтоб снять стресс…

После третьей рюмки «Белого аиста» Турецкий наконец почувствовал облегчение. Он снял трубку и позвонил Нинке – на новую квартиру. Но потом вспомнил, сколько времени, и немедленно положил трубку на место. Да и что бы он спросил у дочки? Где мама? А что бы она ему ответила?… Тебе это сильно надо, Турецкий? Учить дочь врать…

Но следом за его неудачной попыткой аппарат вдруг сам ожил.

Максим уже давно дрыхнул на диване Нинки в ее комнате. Он так и не снял подаренной «сбруи» с кобурой, а Турецкий сидел в одиночестве на кухне, глядя на собственное отражение в темном окне.

Телефон трезвонил, а Турецкий раздумывал: стоит или нет снимать трубку. Звон становился уже наглым, так ведь можно и Максима разбудить!

– Слушаю, Турецкий, – буркнул он в трубку.

– Ты что творишь?! – взорвался голос Ирины. – Что ты наделал, ты хоть отдаешь себе отчет?!

– Естественно, – совершенно трезвым и спокойным голосом ответил он. – Нападение – лучший способ защиты.

– Ты!…

– Замолчи-ка лучше, не то я нечаянно назову тебя тем именем, которое ты сегодня вполне заработала.

– Ты – дурак! Ты – тупой, ревнивый дурак! Ты мне сорвал такое дело!

– Ну да, а я еще удивился, почему тот негр именно тебя не вытащил для демонстрации своей мощи. Совесть ты совсем потеряла, Фроловская, вот что…

Он нарочно назвал ее девичью фамилию, словно тем самым отделил ее от себя.

– Господи! Ну за что, за какие муки мне этот стыд и позор?!

– Каждый достоин своего… – философски заметил Турецкий, которому почему-то понравились этот тон и суть никому не нужного ночного разговора. – А вот Нинку врать не учи, не надо. Пусть хоть у ребенка останется чистая душа и открытый взгляд на вещи… Если бы ты только знала, как мне сегодня все стало противно!

– Чем ты ударил его, что едва не убил? – вдруг спросила она тоже почти спокойно. – Там ведь такой шум поднялся!

– Я его сперва честно предупредил: не на того нарывается. Но он – хам по определению. Как, вероятно, и тот лысый козел, который послал его замочить «Туёцкого». Как его зовут-то? Я попрошу своих проверить его по нашей картотеке. Наверняка ведь где-то засветился.

– Боже, какой дурак! – застонала Ирина. – Знаешь, что он сказал своему охраннику? Попроси товарища немного потерпеть, мы сейчас закончим разговор, и я уеду. А что ты с ним наделал?

– Ах вон как у тебя дело поворачивается? Ничего не получится, дорогая. Ты думаешь, что я за тобой следил, что ли? Не-а! И негры эти ваши, трясущие своими достоинствами, меня тоже абсолютно не волнуют. Тут другое. Я бы отродясь про этого «осла» не слышал, кабы не нужда. Я ведь по делу там был. А твои собеседники прицепились и таким образом сорвали мне серьезную операцию, за которую я завтра получу втык от начальства. Но я тоже молчать не буду и все подробнейшим образом изложу в рапорте. Так как фамилия этого твоего лысого?

– Перестань, – устало ответила Ирина, – не занимайся демагогией. Я уже слышала подобное не один десяток раз.

– Так, значит, тебе и бояться нечего. А фамилию я узнаю завтра, от местных секьюрити. Которые, кстати, решили по собственному здравомыслию не вмешиваться. Однако в свидетели пойдут с удовольствием. Должен им ведь кто-то заплатить за разбитую витрину!

– Ладно, скажу. Этот человек – спонсор нашего училища. Лариса же улетела в Штаты, а теперь мне приходится завершать ее работу. Он нам средства предоставил – на ремонт. Спонсирует поездки учащихся на конкурсы и прочее. Но тебе же все это неинтересно…

– Мне гораздо интереснее, почему он выбирает места для переговоров, подобные тем, где я вас нынче нечаянно застал? Но понимаю, что ответа не дождусь.

– А я отвечу. Он просто мне сказал, что много слышал об этом клубе, а посмотреть так и не удосужился. Вот я сама и предложила – совместить приятное с…

– Правильно, с полезным. Очень полезным для здоровья! Молодец. Ты всегда мыслила… альтернативно. Ну что ж, больше вопросов не имею. А как, говоришь, его зовут?

– Семен Лазаревич Тверской, если тебе это интересно.

– Скажите, какая громкая фамилия! Прямо как Туёцкий. А на что он сам живет? Где ворует?

– Ты мне просто отвратителен! У нас учится его дочка!

– Тогда зачем мне звонишь? – резонно спросил Александр.

– Господи, прости меня… Для того чтобы узнать, что с тобой, мерзавец ты, негодяй и скотина, ничего не случилось…

А дальше он услышал то ли вздох, то ли всхлип и сразу – короткие гудки.

«Оказывается, Туёцкий, – хмыкнул он и налил последнюю перед сном рюмку, – еще далеко не все потеряно в твоей безбашенной жизни… Значит, даже дохлого осла уши иногда приносят пользу!»

Так ушел второй день, отпущенный ему на принятие решения. Второй! А он все никак не может четко сформулировать для себя, чего, собственно, сам хочет. Такое неопределенное состояние души – уж это он отлично осознавал – было чрезвычайно опасно. И прежде всего тем, что расслабляло. Словно бы отдаляло опасность. Которая между тем никуда не девалась, а лишь затаилась на короткое, опять-таки отмеренное ему, время.

В ближайшую субботу он должен сказать им свое слово. И от этого будет зависеть все остальное. Они конечно же напомнят ему, сомнений тут нет ни малейших. Но где и когда?… Господи, каким же надо быть идиотом, чтоб так влипнуть?!

Практически от самого дома Турецкого «повел» неприметный бежевый «фольксваген-пассат»…

Когда бы он ни засыпал, поднимался Александр Борисович рано. Сегодня открыл глаза в шесть. Полежал еще немного, прикидывая планы на день. Услышал, как в соседней комнате посапывает практикант. Стал думать о нем. Вспомнил о задании Меркулова, оставленном у секретарши, как ее?… Соня? Света? Да, черт, какая разница?… Она все равно как тот вестник, что приносит плохое известие и уже за одно это теряет свою голову.

Турецкий как-то отстраненно подумал, что лишать эту девицу головы было бы поступком отвратительным. В то время как использовать совершенно в ином плане – делом заманчивым и наверняка приятным…