миновали с дюжину подворий. Там, где не было собак, на воротах болтались амулеты-висюльки.

«Подделки шарлатана, а не охранки, никакого смертельного проклятья для воров на них нет», – как небрежно отозвался о таких Дьяр.

Посему, махнув на них рукой, напарничек смело заходил во дворы таких домов. И умудрился стянуть из коптильни три кольца колбасы и окорок. Надо ли говорить, что съестного тут же стало в два раза меньше. Я умудрилась съесть цельную копченку. И хотя глаза хотели еще, в меня просто не лезло.

Сразу навалилась сытая усталость. Но расслабляться было некогда, и мы, выйдя из-под тени очередного забора, продолжили поиски. Теперь, правда, дразня дворовых псов еще сильнее – запахом окорока и полумесяца оставшейся колбасы. Провизия, закрепленная в петлю из бечевы, болталась у Дьяра за плечом на манер охотничьего ружья. И он нет-нет да и поправлял сползающую добычу.

А кузни все не было. Я уже начала отчаиваться, когда во дворе крайнего дома, стоявшего почти на отшибе, мы увидели навес с печью и мехами. В горниле тлели прогоревшие угли. Но, главное, рядом с наковальней лежал молот, скупой блеск которого был виден в свете луны.

Мы двигались тихо. Точнее, Дьяр – тихо, а я – двигалась. И, сдается, именно на меня предупреждающе зарычал здоровенный волкодав, выходя из-за угла и позвякивая цепью.

– И что будем делать? – глянув на любовный треугольник мы-молот-псина, вопросила я.

– Давать взятку, – ничтоже сумняшеся, отозвался Дьяр. – В особо копченой форме.

И с этим словами он извлек остатки колбасы. Еды было жаль. Сильно. Но свободы (с учетом того, что мы уже умяли половину провизии) хотелось больше, чем есть. Потому Дьяр кинул волкодаву подачку. Она шлепнулась на землю рядом с мохнатыми лапами.

Пес опустил морду, принюхиваясь к взятке. Потом, подняв лобастую башку, посмотрел на нас. И было в его взгляде такое осуждение: дескать, на что вы, презренные людишки, меня толкаете? Знаете же, что брать мзду – великий грех перед хозяином. Но не взять – еще более великое искушение.

А потом, словно нехотя, прикусил подношение, пробуя его на клык. Причем так лениво, что у меня создалось впечатление: перед нами был ну очень коррумпированный пес! Потому как он не требовал с нас магарыч, а милостиво дал нам возможность на него себя уломать.

Но только мы сделали шаг по направлению к кузне, как волкодав утробно зарычал: дескать, взятку, так и быть, я у вас принял, но пройти все равно не дам.

– Знаешь, у меня создается впечатление, что это ну очень нечестный сторож, – тихо сказала я, не отрывая взгляда от наглого собакена и тихонечко пятясь.

– Согласен! – тихо отозвался напарник, гипнотизируя волкодава. – Поэтому на счет три бежим в кузню.

– Хорошо.

Я сглотнула и тут же услышала, как произошло сразу две вещи: волкодав огромным прыжком бросился на нас, а Дьяр рявкнул:

– Три!

В сторону мехов и горна мы рванули так лихо, что я сама не ожидала. Пес, видимо, тоже. Поэтому дал нам секунду форы.

Двадцать метров цепи, ограничивающей свободу мохнатого стража, мы с Дьяром пролетели как пули, выпущенные из двустволки. Я даже забыла дышать. И на миг подумала, что еще немного – и я взлечу, заодно преодолев и звуковой барьер.

Мы заскочили под навес кузни, когда позади услышали ожесточенно лязгнувшую цепь, которая не пустила волкодава дальше. За неимением возможности покусать нас пес яростно принялся материть наглых ворюг на своем собачьем.

Я наконец вздохнула и тут же почувствовала резкую боль в боку, заставившую меня согнуться пополам. Ворованная колбаса, которой я наелась, мстила, просясь наружу. Все же два дня почти голодания заканчивать жирным ужином – так себе идея. Я уперла выпрямленные руки в колени и открытым ртом начала хватать воздух, борясь с тошнотой.

Да уж… тело Тиг явно не привыкло к резким перегрузкам. И спринтерский забег дал о себе знать.

Дьяр же невозмутимо глянул на беснующуюся псину, стоя чуть впереди меня. Так сказать, тылом стоя. И я, посмотрев на то место у напарничка, куда прицельно бьет разряд соли и шприц с внутримышечной инъекцией, поняла, в сколь опасной близости от Дьяровых ягодиц песель сомкнул челюсти. Судя по прорехе, в пасти стража остался лоскут от портов грозы всей нежити южных пределов, темного властелина, великого боевого мага и героя Дьярвира Йорана.

Подумала, что о новом вентиляционном отверстии в штанах, через которое просвечивало исподнее, я могу сказать и позже. Например, когда смогу нормально дышать, а еще – говорить. А пока же я была в силах лишь выпрямиться.

Дьяр обернулся со словами:

– Дыхание восстановила? Отлично. У нас есть пара ударов сердца, пока хозяева не проснутся и не пойдут проверять, так что приготовься. Мы побежим туда, и я перекину тебя через забор…

И напарник потянулся к молоту. Вот только тут из темноты раздался бас:

– Хвыбники, положьте, где взяли, и убирайтесь!

В этот миг я поняла, что при такой жизни однажды к моему сердцу со словами «извини, что я без стука» заявится инфаркт. Обязательно припрется. Но, надеюсь, не сегодня. Сегодня у меня было еще запланировано много важных дел: бежать, сражаться, материться и на всякий случай благословлять. Желательно – в последний путь и не себя.

– И не подумаю, – возразил Дьяр, перехватывая рукоять поудобнее и заводя меня себе за спину.

– Вот ворье наглое пошло, не пугливое ни разу! – возмутился все тот же неизвестный из темноты, почему-то не спеша показываться. Наоборот, раздались звуки, словно кто-то камни перебирал. – И бестолковое!

Вот только что-то мне показалось в этом нарочито-басовитом голосе знакомым. Я сделала шаг в темноту, выйдя из-за спины Дьяра и поравнявшись с ним. Пристально всмотрелась во мрак кузни. Не видно было ни зги.

Напарник сделал еще шаг вперед, пытаясь разглядеть такого грозного, но стеснительного хозяина.

Рядом со мной, наполовину засунутый в горнило, лежал металлический прут. Один его конец был раскалён докрасна. Я сначала осторожно притронулась к той его части, что не покоилась в углях. Она оказалась теплой. Но не настолько, чтобы обжечь руку.

Я схватила железяку, ткнув ей во тьму, как фонарем. И в скупых отблесках мы увидели карлика, который ростом был чуть выше моего колена.

– Ты?! Я же тебя, гада мелкого, спасла в перевернувшемся дилижансе! – изумилась я.

И тут цверг на миг отвлекся от своего занятия – копошения в куче ноздреватых камней, сваленных в углу. Что самое удивительное, в последний раз его руки были словно вплавлены в камень. А ныне – свободны. И