К тому же на прежней абхазской электричке цены были очень низкие, можно сказать, социальные, что было большой поддержкой для нищих абхазов, ну а теперь дерут по полной программе. Откровенно говоря, нисколько бы не удивился, если бы это вызвало бурю возмущения и акции протеста. А не было ничего. Всё спокойно.

Или то, как наши время от времени перекрывают границу на Псоу, оказывая давление на правительство Абхазии, но бьёт-то это по простым абхазам, которые везут через границу на Казачий рынок продукты продавать. Это же им просто кислород перекрывает. Да из-за таких вещей революции случаются. А что же наши горячие кавказцы? Зубом скрипнули, глазами сверкнули и молча вытерпели. Это такой уровень самообладания, который никогда не понять европейским флегматикам.

В этой связи есть поразительный исторический пример. Абхазы совершенно не поддержали революцию 1905 года, хотя многие ждали от них, что они станут едва ли одной из главных движущих сил революции на Кавказе, ведь раны, нанесённые русскими карательными экспедициями были ещё слишком свежи, и клеймо «виновного народа» всё ещё тяготело над абхазами. Князь Георгий Чачба (Шервашидзе) писал в 1910 году: «Тут вышел неожиданный казус. Каким образом абхазы, известные бунтари, вдруг сидели спокойно, когда вся Россия волновалась? Не поймёшь ведь этих подлецов, всегда проделывают то, чего никак не ждёшь».

Уж если сам князь Чачба назвал поведение своего народа неожиданным, то можно не сомневаться: абхазы – мастера неожиданностей. Они сохраняют спокойствие в ситуациях, когда любой другой народ взорвался бы, но они могут взорваться, когда к этому, казалось бы, нет никакой реальной причины.

Разговариваю с простыми абхазами, людьми верующими, хотя и не особо церковными. Мне объясняют: «Когда к нам в монастырь прислали настоятелем русского игумена, не только Новый Афон, но и вся Абхазия возмутилась. Из Москвы даже абхазы приезжали». «Зачем надо было присылать нового настоятеля, когда у нас свой настоятель был – отец Андрей». «Отец Андрей в монастыре уже 12 лет, за него обидно было».

Да нового настоятеля ещё угораздило потребовать убрать из богослужения фрагменты на абхазском языке. Вообще-то его можно понять, он сам, этого языка не зная, при всём желании не мог такую службу служить. «А зачем тогда приехал?» – подумали абхазы.

Как искренне и заинтересованно говорят абхазы обо всём этом! Кажется, я начинаю понимать, в чём дело. Дело в религиозной психологии абхазов. Если вы придёте в монастырский храм на богослужение, то не увидите там слишком много местных жителей, которые в подавляющем своём большинстве – народ нецерковный. В России на службе в храме, который стоит посреди города, было бы гораздо больше людей. Но сильно ошибутся те, кто из этого сделает вывод о слабой религиозности абхазов. Абхазы религиозны до чрезвычайности, но эту религиозность веками загоняли вглубь души, лишая возможности внешних проявлений. Сколько веков грузинское духовенство отвращало абхазов от храма? Сколько веков попытки насильственной исламизации препятствовали христианским богослужениям? Вся Абхазия покрыта руинами древних храмов. Заметьте – не храмами, а руинами. А потом пришли большевики, и ситуация в религиозной сфере, мягко говоря, не улучшилась. Абхазы, похоже, и выжили во время всех этих гонений только за счёт веры, но они слишком привыкли хранить Бога в душе, без храма. При этом храм для абхаза – величайшая святыня.

Иной абхаз может никогда в жизни не ходить на богослужения, даже если теперь у него появилась такая возможность, но для него чрезвычайно важно, что вот там у них на горе – монастырь, а в этом монастыре служит батюшка. Этот батюшка – хороший человек, его все уважают. Почтение даже нецерковных абхазов к духовным лицам намного превосходит уважение, которое испытывают к своим священникам даже церковные русские люди. Мы, русские, очень влюбчивы, нам свойственно влюбляться в своих батюшек, но уж если разлюбим – так не обессудьте. Абхазы своих священников чтут. Это гораздо более стабильное чувство. И вы попробуйте к одному из их священников хоть мизинцем прикоснуться. Увидите такое, что мало не покажется никому.

Беседуя с отцом Андреем (Ампар) я простодушно спросил: «Здания монастыря вам вообще-то не принадлежат. Не может так случится, что вас отсюда просто выведут?». Отец Андрей тихо улыбнулся и спокойно сказал: «Ели кто-то попытается меня вывести, вскоре выведут того, кто попытается вывести меня». В этих словах не было даже намёка на самооценку. Отец Андрей просто предложил понять абхазов.

***

И вот приехал из Греции отец Дорофей (Дбар), собрал церковно-народное собрание, где было заявлено о создании Священной Митрополии Абхазии. Собрание, действительно, было не только церковным, но и народным, там присутствовали представители народа независимо от вероисповедания, хотя голосовали только крещённые. Каких только гневных воплей не раздавалось потом в этой связи. Рупором вселенского возмущения стал протодиакон Андрей Кураев, назвавший это собрание «суперэкуменическим».

Поражаюсь на Кураева. Не понимаю, как этот блестяще образованный и тонко мыслящий человек мог проявить такую нечувствительность к абхазской специфике ситуации. Бодаться с экуменистами хорошо в России. У нас эти баталии давно уже стали неотъемлемой частью церковной жизни, о чём в Абхазии вряд ли даже слышали. Здесь не принято ходить стенка на стенку, здесь не любят спорить о вере и заезжим гастролерам лучше бы придерживать свой полемический пыл. А вот святыни здесь принято отстаивать всем миром. Да, независимо от вероисповедания, как это не парадоксально.

На том собрании был, например, мой старый абхазский друг Алексей. Он некрещёный, что меня, конечно, не радует, но с каким почтением он говорит о Боге, о Церкви, о священиках. Я чувствую, что в его душе живёт благоговейное отношение ко всему, что связано с православием. Спрашиваю его, почему он не крещён и понимаю, что у него слишком серьёзное к этому отношение. Крещение для него такая планка, которой он, по его мнению, не соответствует. Вспоминаю, что у некоторых первых христиан был обычай принимать крещение в конце жизни. Тут есть что-то общее с позицией Алексея.

Потом мой новый абхазский друг Нодар сказал про Алексея: «У него душа православная, он живёт, как православный человек». Значит, я не ошибся.

И вот такие люди встали на защиту монастыря. И защищали они его, когда о.Дорофей был ещё в Греции. Это движение имело черты не чисто церковные, но в значительной мере просто народные. А о.Дорофей, приехав на Новый Афон, что же должен был сказать всем некрещёным защитникам монастыря: «Прочь отсюда, нехристи окаянные»? Не только церковный, но и народный характер собрания стал лишь адекватным отражением объективной реальности. Говорить в этой связи про «суперэкуменизм» может только заучившийся до полного