Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Луиза отошла и встала так, чтобы смотреть на Валентина исподтишка. Напрасная предосторожность, поняла она потом. Он даже не сознавал ее присутствия. Смотрел в окно ясным, трезвым, спокойным взглядом. Все в нем говорило о смирении. Руки, печально сложенные на коленях, спина, согнутая под невидимой ношей.
Еще одно воспоминание, из раннего детства. Они с дедушкой сидели и рассматривали фотографии в альбоме. Там были и открытки тоже, некоторые — времен Первой мировой войны. Ангел Монса[11] печально взирает на солдата, преклонившего колени у креста. Солдат, оглянувшись, храбро смотрит на ангела, зная о своей судьбе и мужественно готовясь принять смерть. Именно таким был сейчас взгляд Валентина.
Вновь раздавшийся звонок наконец заставил ее пробудиться от размышлений к реальной жизни. Луиза вздохнула, заставила себя выпрямиться, отложила газету. За ребристым стеклом смутно проступала грузная фигура. А рядом другая, поджарая.
— Миссис Фейнлайт?
— Миссис Форбс. Валентин Фейнлайт — мой брат. Кто вы?
Показывая удостоверение, Барнаби с восхищением разглядывал стоящую перед ним женщину. Трудно было представить себе кого-то менее похожего на Энн Лоуренс. Рот крупный, с тонкими, умело накрашенными алой помадой губами. Высокие скулы. Немного раскосые ореховые глаза с очень длинными ресницами. Кремовая кожа цветом и гладкостью напоминает жирные сливки. Ни дать ни взять Лорен Бэколл времен, когда Боги еще мог отплясывать буги-вуги[12].
— Можно войти?
— Зачем? — Грубоватость реплики не лишила ее голос гортанной прелести.
— Задать несколько вопросов о Чарли Лезерсе. Как я понимаю, он у вас работал.
— Очень немного.
Тем не менее она посторонилась, пропуская их внутрь. Барнаби вошел и остановился. Казалось, он везде чувствует себя как дома. Трой изумленно таращился. Глазел на величественно ниспадающий занавес, на люстру в центре, на подвесные светильники, стилизованные под арабские масляные лампы, на узорчатые шелковые ковры по стенам. На все это прихотливое сказочное убранство.
Луиза провела их за изогнутую полотняную ширму, позади которой скрывались два огромных дивана коричневой кожи и низенький черный стеклянный столик с весьма экзотическими шахматами. Странного вида лампа на манер змеи выкидывала вперед плоскую ромбовидную голову.
— Итак, — сказала Луиза, закинув ногу на ногу и воинственно оглядывая полицейских, — что именно вы хотели узнать?
— Как давно у вас работал мистер Лезерс?
Раньше, чем она успела ответить, послышались шаги. Кто-то стремительно прошел у них над головой, а потом сбежал вниз по лестнице.
— Луиза! Там кто-то был за дверью? — В этом вопросе слышалось нечто посильнее простого любопытства. Барнаби уловил жгучую заинтересованность, если не сказать волнение.
Валентин Фейнлайт зашел за ширму и замер при виде полицейских.
«Никогда не скажешь, — подумал старший инспектор, — что они брат и сестра». У Валентина волосы были прямые, соломенного цвета, квадратное лицо, бледно-зеленые глаза и крупный нос. Ростом он уступал Луизе и отличался довольно плотным телосложением.
— Их интересует Чарли Лезерс.
— Вот как? — Он сел рядом с сестрой, достал пачку очень дорогих сигарет «Джордж карелиас» и закурил. — Даже не знаю, чем мы можем быть полезны.
Ноздри Троя дрогнули. В этом году он завязал с куревом. Ради своей девочки, ради четырехлетней Талисы-Линн. А до того несколько месяцев курил в туалете, выпуская дым в окно. Его жена Морин считала, что, если бы курить можно было только в душе, это помогло бы бросить. Она такая. Едкая.
— Что вы можете сказать о мистере Лезерсе? — спросил старший инспектор.
— Почти ничего, — ответил Валентин. — Мы говорили ему, что надо сделать, он шел и делал. Раз в месяц мы ему платили. Конец истории.
— Он работал и в доме тоже?
— Нет. Только в саду.
Барнаби успел оценить сад за домом. Нечто безмятежное и в высшей степени регулярное. Золотистый гравий рассыпан спиралями, напоминающими о раковине моллюска наутилуса. Несколько огромных глиняных амфор, тщательно расставленных. Прямоугольный бассейн, выложенный черной плиткой, белые лилии на поверхности воды. Сад обнесен стеной со множеством ниш для статуй, застывших в позах, чересчур формальных даже для изваяний.
Старший инспектор, помешанный на садоводстве, вообще не захотел бы работать в таком саду. Бездушное, даже несколько зловещее место, решил он и почему-то вспомнил фильм, который видел в шестидесятых, когда ухаживал за своей Джойс. «В прошлом году», что ли, он назывался[13]? Увидев, что начальник на минуту отвлекся, и чувствуя себя неуютно, оттого что страницы его записной книжки до сих пор пусты, Трой ринулся в атаку:
— И никакой уютной утренней болтовни за чашечкой чая?
Эти двое дико воззрились на него, потом переглянулись и прыснули со смеху. Трой стал какого-то тускло-розового цвета. Хотел было прикинуться, будто пошутил (естественно, они не стали бы распивать чаи с прислугой), но знал, что не прокатит, потому что притворяться он не умеет. Щеки краснели все гуще. Он решил, что мерзких умников ненавидит не меньше, чем благодетелей.
— Значит, у вас нет никаких идей насчет того, кто мог его убить?
— Именно так. — Луиза почувствовала, что ведет себя слишком уж жестко, и дружелюбно улыбнулась Трою. — Не думаю, что это как-то вам поможет, но я видела его в тот вечер.
— Вдруг поможет? — предположил Барнаби. — В котором часу это было?
— Около половины одиннадцатого. Вероятно, он шел в «Красный лев» и волок за собой свою несчастную собачку.
— Ах да… Кажется, вы очень помогли миссис Лезерс, когда она нашла собаку, мистер Фейнлайт?
Валентин пожал плечами:
— Просто отвез их к ветеринару, вот и все.
Тут бы и закончиться разговору. Представлялось совершенно очевидным, что Лезерсы не имели никакого касательства к жизни этих двоих. И эти двое, в свою очередь, ничего не знают о Лезерсе. Но Барнаби не спешил удалиться. И не только из-за экстравагантных интерьеров. И не только потому, что ему нравилось общество Луизы Фейнлайт, хотя это тоже сыграло свою роль. Но главным образом оттого, что ему чудилась здесь, как выразились бы склонные к профессиональному жаргону работники социальной службы, «скрытая повестка дня». Возможно, эта самая «скрытая повестка» и не имела никакого отношения к расследованию. Скорее всего, не имела. Но мало ли…