И тут ей попалась на глаза жестяная коробка. Она стояла за металлической стойкой, подпирающей сотобы, позади надгробия. Это была коробка из-под широко известного сорта сигарет «Peace», голубого цвета, с серебряным ободком. Крышка была закрыта, а саму коробку невозможно было заметить с дорожки.

Конечно, нет ничего особенного в том, что на могилу ставят подношение в виде сигарет, если покойный любил курить при жизни, но в таком случае коробка стояла бы на видном месте, рядом с цветами и ароматическими палочками. Ее бы так не прятали. Дзюнко нагнулась и вытащила жестянку. Открыв крышку, она обнаружила внутри ключ.

Единственный ключ, к которому была прикреплена бирка с номером 1120. Это было похоже на ключ от камеры-автомата, но где она может находиться? На дне жестянки девушка нашла клочок бумаги и развернула его.

«Позвони мне, как только получишь это. Цуцуи». Под именем был нацарапан номер мобильного телефона.

Дзюнко стиснула в руке ключ и снова оглядела могилу. Так вот в чем дело! Кейити Асаба использовал могилу отца как тайник — скорее всего, для передачи чего-нибудь противозаконного. Дзюнко подумала, что все это очень примитивно, как в каком-нибудь старом боевике, но должна была признать, что это было вполне в духе Асабы. Приходя на кладбище вместе с Нобуэ, он забирал или оставлял здесь ключи или записки — да что угодно.

«Позвони мне, как только получишь это».

Как только получишь что? Дзюнко решила, что это мог быть пистолет — например, тот, из которого он выстрелил в нее. Пистолет, из которого он убил Фудзикаву. На эту мысль раненое плечо отозвалось болью, словно подтверждая ее открытие.

Девушка шепотом поблагодарила место упокоения семьи Асаба и положила записку и ключ в карман. Она быстро пошла к выходу, но замедлила шаг, чтобы глянуть на статую Будды.

Теперь она больше не чувствовала за собой ни вины, ни малейших угрызений совести.

Дзюнко позвонила по номеру, указанному в записке, но никто не отозвался.

Вокруг телефонной будки ярился ветер, а девушка снова и снова набирала этот номер. Услышав автоответчик, она сразу вешала трубку, но продолжала звонить. Зачем нужен мобильник, если человек не отвечает, когда ему звонят?

Примерно на десятый раз она уже собралась машинально повесить трубку, когда услышала не запись, а живой голос:

— Алло? Алло?

На линии были жуткие помехи, и она с трудом разбирала сиплый мужской голос.

— Да. Кто это?

Дзюнко была вне себя от радости. Она чувствовала себя охотником, обнаружившим следы преследуемого зверя на заснеженном лугу.

— Это господин Цуцуи?

После короткой паузы он отозвался:

— Кто вы такая?

— Кейити, то есть я хочу сказать, меня попросил позвонить Кейити Асаба.

— Что он сказал?

— Он велел мне сходить на кладбище в Сайходзи и взять то, что лежит в сигаретнице.

— Ну?

— Он сказал, что там будет ключ, и велел мне принести его. Я только что вернулась, но его нет дома. И по мобильнику он не отвечает. Это ведь очень важный ключ? Я не могу просто так сидеть здесь и ничего не делать.

Она старалась говорить быстро, хриплым голосом. «Я подружка Асабы, — твердила она про себя. — Он крепко держит меня на поводке, и я делаю все, что он скажет».

— Это ты все время названивала?

— Да, я.

— А почему Асаба сам не позвонил?

— Откуда я знаю? Это ведь вы написали записку. Я делаю, как там написано!

— Как тебя зовут?

— Эй, какое право вы имеете так со мной разговаривать! Сами-то вы кто?

— Асаба просто не мог поручить тебе такое дело.

— Почему? Откуда вам знать? Я ведь съездила в Сайходзи, так? — Дзюнко вспотела, но продолжила напористым голосом: — Вы ведь сами написали в записке, чтобы позвонили сразу же! Это я должна быть недовольна!

— Ладно-ладно. Подожди секунду. — Голос в трубке стал удаляться. Дзюнко догадалась, что человек меняет позу: встает или садится. Потом голос стал отчетливее. — Не знаю, кто ты такая. Но я могу говорить только с самим Асабой.

— Даже если он велел мне это сделать? — Дзюнко даже зажмурилась изо всех сил, стараясь, чтобы голос звучал капризно. «Думай головой, — твердила она себе. — Что сказать этому мужику, чтобы расколоть его?» — Знаете, Асаба ведет себя как-то странно…

— Странно?

— Ну да. Он куда-то торопился, когда велел мне съездить за этой жестянкой. Помню, вроде он говорил с кем-то по телефону. Он не сказал, что уйдет, но, когда я вернулась, его не было. — Дзюнко понизила голос. — Он ни во что не влип? Он как-то дергается все время и что-то такое твердит про полицию.

Мужчина молчал. Дзюнко ждала, пока он не заговорит, и лихорадочно придумывала, что бы сказать еще, если он откажется.

Он заговорил медленно, как будто решался на что-то:

— Так он сейчас у тебя?

— Ключ?

— Да.

— Да, я забрала его. Он при мне.

— Асаба велел тебе взять его, но, когда ты вернулась, его не оказалось дома.

— Ага.

— И ты не знаешь, где он может быть?

— Понятия не имею. — Дзюнко разыгрывала свою партию. — Вы ведь Цуцуи? Послушайте, я страшно беспокоюсь. Он правда должен был вам сразу позвонить?

Он снова заговорил после паузы:

— Похоже, нам с тобой надо как-то пересечься.

Дзюнко затаила дыхание и широко раскрыла глаза.

— Я лучше заберу его у тебя. — У него внезапно охрип голос.

— Что заберете?

— То, что было в жестянке.

Он явно избегал называть вещи своими именами. Он что, пытается проверить, на самом ли деле ключ у нее? Либо осторожничает, либо трусит.

— Вы говорите про ключ? Тот, что сейчас у меня, — уточнила она. — Он вроде от камеры? Где она? — На самом деле Дзюнко хотелось знать, что лежит в камере, которую открывает этот ключ.

— Слышь, сестренка, тебе лучше не знать, от чего этот ключ. — Цуцуи, видимо, отвернулся от трубки, потому что девушка теперь едва слышала его голос. Потом он опять заговорил: — Есть чем писать?

У Дзюнко ничего с собой не было, но она не хотела, чтобы он замолчал.

— Да, говорите, — сказала она.

— Знаешь перекресток авеню Каннана и шоссе Мито?

— Ну знаю.

— На перекрестке сверни влево, если идти спиной к Сиратори, поняла? Там есть забегаловка под названием «Курант», как раз перед светофором. Это кафе. Принеси туда ключ.

— Ладно, поняла, но есть одна проблема.