В обычном быту хватает прозвища. Пока у человека нет особых гражданских, имущественных и наследственных прав, он спокойно живет без всякой фамилии. Человеку нет нужды знать не только имена дальних предков, но даже имя своего отца; достаточно звать его просто отец, ведь от родичей не зависят ни общественное, ни экономическое положение людей.

Лишь когда появилась надобность в разных наследственных имущественных сделках, тогда-то и стали устанавливаться родовые прозвания. В основном нужны они были купечеству, имевшему более широкие права сравнительно с правами мещан. А у боярства, например, на Руси фамилии появились только в XVI веке, и произошло это в силу местничества, опиравшегося на родовые заслуги.

Та же причина – необходимость иметь документ о заслугах и правах, только применительно к территории и правящей на ней династии, привела к летописанию. Причем появилось оно, понятно, не везде сразу и одновременно, а прошло свой эволюционный путь, начавшись в одном каком-то месте, а именно в Византии. Совершенно определенно, первичные записи не имели дат в современном понимании, – иначе теперь не было бы у нас с вами тех проблем, которые мы обсуждаем в наших книгах. И ясно, что сначала летописцам тоже не было никакой нужды в фамилиях упоминаемых ими лиц.

Ни фамилий, ни имен не было до широкого распространения практики присвоения новорожденным имени святого защитника; обходились прозвищами. Ведь даже имена святых защитников – осмысленные прозвища! Захария означает «Помнит Бог», Даниил – «Правда Бога», Иеремия – «Стрела Бога». Сколько угодно было бытовых прозвищ, вроде «Мудрый», «Калита», «Окаянный». То же – и в других языках. Евклид – «Хорошо одетый» (вариант: «Хорошо переплетенный»); Павсаний – «Утоляющий тоску»; Александр – «Спаситель людей». Тот, кто записывал в летопись прозвище, знал, о ком речь. И время событий он тоже держал в уме своем, ведь так, изустно, передавались сведения раньше, до появления письменности.

Требовалось время, чтобы в летописании выработались правила и приемы, и время, чтобы в разных странах научились копировать эти приемы, – копируя зачастую и сами летописи, «внедряя» тем самым чужие события в свою историю. А дальше те же эволюционные законы, или, иначе, потребности все той же практики, привели к необходимости свода всех первичных записей в какую-то систему. Никто не знал, ни какой должна быть эта система, ни что следует в ней учесть. А по прошествию десятилетий, а то и столетий после начала ведения записей никто на самом деле не помнил, когда, с кем и где реально происходили те или иные описанные в записях приключения. Уж даже не говоря о случаях, когда записи делались «задним числом», со слов правнуков участников событий, а то и просто выдумщиков.

Все мы знакомы с таким литературным жанром, как детективы, и не раз слышали слово «алиби». В точном значении алиби – это факт нахождения подозреваемого вне места совершения преступления в момент, зафиксированный как время преступления. Сыщик спрашивает гражданина: где вы были в такой-то день? И гражданин мучается, вспоминает. Попробуйте сами: где вы находились 21 ноября 2001 года? Хорошо, если вы имеете ежедневник, куда записываете свои встречи. Открываете, читаете: «встретиться с М». Вот теперь надо вспомнить, что такой «М», и произошла ли встреча именно в этот день. Кстати, если сыщик не знает точного времени преступления, он будет выспрашивать о ваших передвижениях в разные дни, чтобы «привязать» вас к месту преступления. Рискуете сесть в тюрьму, даже если вы совершенно невиновны. И это – при выяснении событий, происходивших недавно, при наличии живых свидетелей!

Говорят, в конце 1920-х годов, а может быть, в конце 1930-х годов (мы сами об этом читали, но без проверки дат не помним), руководители Советской России (а может быть, партии) решили максимально подробно восстановить ход важного революционного события – знаменитого съезда Советов, на котором В. И. Ленин объявил о победе социалистической революции (или другого какого-то события). Собрали уцелевших после Гражданской войны участников съезда и начали опрос. В результате не удалось не только сделать хронометраж, то есть разбить события, происходившие на съезде, по времени, но даже определить место: разные участники называли разные адреса!..

Мы привели эти наши воспоминания о прочитанном, чтобы лучше иллюстрировать высказанную выше мысль. На самом деле мы, конечно, знаем, о чем идет речь. Но только благодаря тому, что имеется отпечатанная в типографии книга, написанная в ХХ веке, и со ссылкой на первоисточник. Этот эпизод – с опросом участников событий 1917 года – приведен в 5-м томе книги «Христос» Н. А. Морозова. Он рассказывает о статье в «Правде» от 27 мая 1928 года, в которой на защиту его работы по хронологии выступил известный политэконом Н. Н. Суханов. В подтверждение сомнений Морозова в верности древней истории, и особенно ее хронологии, Суханов и привел этот интересный факт:

«Несколько дней назад наш московский Музей революции собрал непосредственных участников первого заседания Петербургского Совета Рабочих Депутатов 27 Февраля 1917 года. Целью собрания было, собственно, выяснение физиономии и работы Временного Исполнительного Комитета, созвавшего первый совет и вообще служившего центром в первые часы восстания. Роль, сыгранная этим учреждением, была исключительно велика. Картина же воспоминаний, раскрывшаяся в Музее революции, была совершенно изумительна. Члены Временного Исполнительного Комитета рассказывали о своих собственных недавних, единственных и неповторимых делах так, как в самых общих, расплывчатых словах передают слухи люди, слышавшие звон. Самостоятельно, до пристрастного допроса, они оказались неспособны восстановить какие бы то ни было конкретные детали. И в частности они только недоумевали: откуда взялась, кем была написана, как напечатана и распространена предъявленная им в музее их собственная прокламация, созывающая совет в Таврическом дворце в 7 часов вечера… Между прочим, относительно этой даты между участниками совещания также возникли любопытные разногласия. Одни утверждали, что первое заседание совета открылось уже в 5–6 часов (при полном дневной свете!); другие относили его к 9 часам вечера (к ночной обстановке!). И это о дне восстания, когда история считала периоды часами и минутами! Это рассказывают люди, руками которых делались недавние события!»

Память человеческая – инструмент ненадежный!.. И на этой «оптимистичной» ноте перейдем к истории возникновения хронологии.

Однажды некие греческие ученые попробовали разработать хронологию политической, религиозной и культурной истории своей земли. Как давно это было, мы вам сказать не можем, а традиционные историки, для которых получившаяся в результате этих греческих усилий хронология – просто путеводный канат в прошлое, говорят, что ученые посиделки происходили в V веке до н. э. Наши историки точно определяют и место посиделок: Афины в Греции. А мы, зная, что на греческом языке писались ученые труды отнюдь не в одной только Греции, а и по всему Средиземноморью, сомневаемся.

Впрочем, не будем занудами: в Афинах, так в Афинах.

Не имея никакого опыта в датировках событий, греческие дилетанты-историки ограничились собиранием списков полулегендарных царей древней Спарты, правивших этой заштатной деревушкой «в незапамятные времена», и столь же древних должностных лиц (архонтов) Афин. Они, конечно, не знали, когда исполняли свои правительственные функции эти цари и эти архонты: за сто или семьсот лет до них. Если бы первичные «историки» знали временные параметры своего прошлого, и проблемы бы не было! Теперь принято думать, что они относили время правления царей и архонтов лет за семьсот за себя, но этот вывод никем не доказан.