– Может быть, потому, что меня это не интересует? – помертвела я, окунувшись в действительность и вспоминая про своего врага и проклятый девятый камень.

– Вот и ответь – почему? – не отставал босс. – Я же видел, как свободно ты себя чувствовала в обществе. Ты точно знала, кому и что сказать. Ты знаешь марки дорогих сортов шампанского, прекрасно держишься на высоких каблуках и умеешь носить драгоценности и стильные платья.

Я хмыкнула.

– Ведешь себя как гордая королева, снисходя до мужчин, что заставляет нас стремиться получить недостижимое. С такими данными ты могла бы быть самой богатой женщиной в нашем городе, – продолжал настаивать Макс, – и даже по меркам высокого бизнеса стать очень и очень состоятельной, было бы желание. Так почему?..

– Потому что мне это скучно и неинтересно, – безрадостным голосом повторила, уставясь в одну точку и обхватывая себя руками.

Когда было время и пока у меня еще был особенный камертон для поиска, в начале этого столетия я объездила все музеи мира в поисках пути на свободу. Побывала на крупнейших торгах наподобие «Сотбис». В «лихие девяностые» этот забег повторила. Я видела разные крупные бриллианты, известные и не очень. С кровавой славой злодеев и просто найденные безвестными рабочими. Все эти камни для меня мертвы. Мертвы, как…

На глазах выступили слезы.

Где ты, мой голубой алмаз, который не украдешь и не купишь? Где ты, путь на волю? Единственный, кто мне нужен, кроме…

Максим Александрович кинул на меня косой взгляд и замолчал. Мы молчали всю дорогу до дома. Уже на пороге он попытался заглянуть мне в глаза и спросил:

– Почему ты себя хоронишь?

– Потому что у меня была затянувшаяся депрессия, – честно ответила я. – И мне было все равно, что со мной будет. В таких случаях пропадает вкус к жизни и… Не важно. Теперь она почти прошла, и мне уже не все равно. Но к приемам и банкетам это отношения не имеет. Туда ходить я все равно не хочу.

Отодвинула шефа в сторону и ушла к себе. Закрыв дверь, согнулась от душевной боли. Переломилась пополам, падая на колени и касаясь лбом пола.

Я устала ждать и искать того, ради кого мне стоит жить, и устала бояться. Страх разрушает душу, подрезает крылья мечте. Пойдя у него на поводу, я лишь создала себе новые проблемы, потому что Максим не успокоится, пока не найдет ответы на свои вопросы. А на некоторые вопросы нет ответов. По крайней мере ответов, понятных ему.

Пока меня торжественно несли обратно, я смогла увидеть еще один кусочек из жизни гарема.

Девушки были организованы группами человек по восемь – десять. У каждой группы была наставница с ключами на поясе, которая занималась досугом своих подопечных. Красавицы играли в прятки, некоторые группы слушали выразительное чтение специальных чтиц, других учили пению или игре на музыкальных инструментах.

Меня несколько поразило то, что среди наложниц было множество совсем молоденьких, лет одиннадцати-двенадцати. Девушки выглядели зашуганными и прятались по углам, словно дикие зверьки. Их опекали наставницы и старшие девушки.

Внутри дома были не все наличествующие женщины, моя… чуть не сказала «наставница» – домомучительница Сирейла упомянула, что большая часть наложниц в эту пору гуляет в тени деревьев на кипарисовой аллее или отдыхает в садах среди фонтанов. И опять в ее словах был намек на мое плохое поведение. Дескать, гуляют только те, которые хорошо себя ведут. А мне плевать! Главное, чтобы нормально кормили!

– Когда самую ничтожную из ничтожнейших рабынь допустят в спальню господина, – наставляла меня госпожа Сирейла, пока я лежала с примочками на ступнях на шикарной кровати и доедала третий поднос с едой, – ты должна раздеться и показать господину свое тело. Вот так. – Толстушка проделала какие-то странные телодвижения, поворачиваясь вокруг своей оси и покачивая жиром.

Я глубоко задумалась. У нас проблема. Лично мне покачивать было нечем.

– После этого ты должна упасть на колени, – закончила колыхаться смотрительница гарема, – и ползти в изножье кровати до тех пор, пока господин не позволит прикоснуться к своему телу.

– А если не позволит? Мне так и ползти дальше? А если кровать закончится? Разворачиваться – и олга?[4] И так до бесконечности?

Толстуха окинула меня полупрезрительным-полунасмешливым взглядом из-под морщинистых век.

– Запомни! – наставила она на меня пухлый палец. – Ты должна быть покорной, тихой, уступчивой и выполнять все желания господина. Не перечить, не дергаться, не говорить, не почесываться, не кусаться, не скакать…

– Дышать можно? – влезла я в перечень.

Сирейла задумалась, перебирая в памяти устав использования господина, и милостиво разрешила:

– Можно.

– Как славно, – искренне обрадовалась я. – А то это могло создать определенные неудобства!

– Пора! – решила смотрительница гарема, твердой рукой отбирая у меня поднос. Там еще оставалось немного плова, и поэтому я не отдавала до тех пор, пока не доела.

– Обжора, – укорила меня Сирейла, не рискуя связываться. – Нам еще нужно тебя подготовить.

– С меня взять нечего! – напомнила я, бдительно высматривая, не завалялась ли еще где-нибудь пара лепешек с медом.

– О-о-о, – закатила густо насурьмленные глаза смотрительница гарема и хлопнула в ладоши.

В комнату тут же ворвался десяток девушек, которые мгновенно стянули меня с кровати, стащили с меня одежду и обвозюкали чем-то с тяжелым пряным запахом.

– Это что? – Я старалась не дышать. – Изощренная пытка?

– Это очень нравится мужчинам, – заговорщицки прошептала мне на ухо одна из девушек, игриво подмигнув. – Они от этого впадают в экстаз.

Я искренне пожалела мужчин, которым нужно нанюхиваться такой дряни для удовольствия. У меня от этого знойного амбре заслезились глаза и начался насморк.

После превращения меня в переносчика экстаза девушки расчесали мои волосы. Мне очень понравилось. И накрасили мне лицо. Это не понравилось вообще. Глаза щипало, кожу стянуло, губы вообще увеличились в два раза, стали липкими и склеились от густого жира.

Расшитый разноцветным шелком мешочек с красивыми шариками я, не доверяя никому, привязала себе на пояс.

– Замечательно, – счастливо воскликнула смотрительница гарема, удовлетворенно складывая ладошки у необъятной груди. – Господин будет доволен.

Я представила, как выгляжу, и поняла: будет! Если с испугу не помрет.

На меня накинули расшитое серебром красное прозрачное одеяние из любимого тут газа. Сверху набросили плащ, чтобы вся округа не любовалась тем, что предназначено только для господина.