— И откуда ты, Буян, столько знаешь? — не выдержал Мечислав. — Про лес тот, чаю, и отец мой ничего не ведает… Кто тебе про него рассказы вал-то?

— Никогда ты людей тех не видывал, Мечиславо, и долго не увидишь. И я не сам с ними разговаривал — случай с теми, кто их в глаза видел, свел. То высший народ, сами Арии древние… Они про все ведают. И про лес тот.

— А что с тем лесом случилось? Ушел он куда или сгорел? Куда он пропал, коли ничто ему повредить не могло?

— Сам он себя сгубил. Вырос лес тот столь высок, что не выдержали стволы, обломились ветки — и упали деревья наземь, друг друга придавили насмерть. Кто ни был под ветвями — все погибли, только сильные самые, гибкие да ловкие по случаю выжили. Ушли они из тех мест, потому как на месте леса много лет смрад стоял — не продыхнуть было. Века как един миг промелькнули, превратились в пыль и пепел старые стволы, стали землей, на нее ветры новые семена из других земель просыпали, и иные леса на месте вечного леса выросли, с новыми зверями…

— Сказки все это,—хмуро молвил Властимир. — Не вечный тогда твой лес, коль изгиб весь без остатка. По-иному его назвать надобно…

— По-иному, — готовно согласился Буян. — Да только прошлое от этого не изменишь — как ни называйся, кем ты был, тем же и останешься. Даже коли все погибли — ты, князь, земли заступник и надежда. У простого человека может семья на первом месте стоять, но у князей не семья, не мать родная, не жена-водимая, не дети малые — вся страна родной быть должна.

— Ты земли моей не знаешь,—возразил Властимир.—Ре-зань на порубежье выросла, резанцы с малых лет воинами становятся, иначе подле Степи не выжить. Только воины там ценятся. А что с меня возьмешь? Без глаз я не князь! Предки мои воеводами были — их вольный народ за науку воинскую добровольно над собой поставил. Были б худы да неумелы — иной род бы верх взял или совсем не поднялась бы Резань, вырезали бы степняки народ под корень, а уцелевшие в дальние б земли подались. Калеки воинам в тягость…

Буян сдержал коня, который все норовил перейти с рыси на скок, поравнялся с Властимиром, нашел его руку.

— Много ты сказал, князь-друг, — молвил он, — не сказал только самого главного. Но не бойся, не сокрушайся — я твою думку тайную понял. Не зря меня Чистомысл вещим называл, птица Гамаюн[16]с руки ела, из губ вино пила. Ты о глазах своих утраченных печалишься, угадал ведь?..

— Угадал, — кивнул Властимир.—Уж сколько дней, как не видел я света дневного. Правду молвить — порой страшно делается: что впереди у меня, кроме тьмы? И дума заходит: а нужно ли жить убогому?.. Лишь долг мой перед родиной держит меня, а что после победы? Без света солнечного и семья не мила мне, и мир сам не надобен!

— Говорила мне Гамаюн, птица вещая, что мы все — а Арии древние в особину! — сиречь дети солнца ясного да неба чистого, потому и не мил нам мрак — в душе ли он или в судьбе. Не тревожься более — я думку твою в сердце заронил. Коли есть на земле где такая сила, чтоб тебе свет вернула, — сыщем ее, и снова ты увидишь мир, или пусть мне не видеть самому солнца ясного во веки веков!

— Да будет так! — раздалось над ними вдруг.

Всадники разом осадили коней. Над ними поперек узкой тропы, что с трудом продиралась в чаще леса, теряясь за поворотом во тьме, протянулся длинный корявый сук без единого листка. На этом суку сидел, нахохлившись, ворон и сосредоточенно клевал кору, отдирая ее и бросая вниз. Узрев, что наблюдают за ним, он перестал крошить сук, на котором сидел, и отвернулся.

— Эй, ворон, птица вещая, птица мудрая! — позвал его Буян, низко в седле кланяясь. — Коли послали тебя боги светлые, силы славные нашего рода-племени, ответь мне человеческим голосом: не ты ли только что слово вымолвил?

Ворон молчал и перья чистил, но все невольно вздрогнули, когда ответ пришел.

— То не он — птица глупая, неразумная. То я с вами говорю! — прозвучал низкий рокочущий голос, и сук чуть дрогнул. — Сгоните птицу злую!

Буян немедленно выхватил лук и вложил в него стрелу. Но стрелять ему так и не пришлось — ворон обернулся, увидел нацеленный в него стальной наконечник и крикнул человеческим голосом:

— Не надо! Сам уйду, старый болтун, сам! И улетел в чащу — ровно его и не было.

Сук над головами путников закачался благодарственно.

— Исполать вам, добры молодцы, хоть впервые сюда явились вы! Я на свете живу триста тридцать лет — триста тридцать лет да три годика. Повидал всего — и не вспомнится, а чего не видал, то мной слышано от ветров да птиц-пересмешников.

У самой тропы стоял толстый дуб. И потолще дубы видали друзья, но этот был статен, ровно витязь, что на миг с коня соскочил.

Буян склонился к уху Властимира, объяснил, что промолвило дерево, и прибавил тихим шепотом:

— Самое время выведать, как глаза тебе возвернуть. Лес-то, видно, диковинный, раз в нем деревья ссорятся с птицами на людском наречии. Здесь, видать, все тайны ведомы…

Князь не успел и слова вымолвить, как опять заговорил дуб:

— Расскажите мне, кто вы и откуда. Не вижу я вас, хотя голоса мне ваши тихие ведомы!

Подивились словам таким путники, а Властимир вперед чуть выехал:

— Уж ты гой еси, ты могучий дуб! Верно ль понял я, что ты тоже слеп? Что такое с тобой случилося? Или враг у тебя в этом мире есть?

— Враг не враг, странный гость, так назвать нельзя. Ворон тот все летать тут повадился — отрывает кору, лист в куски крошит. На него лес управы сыскать не может. Он любимец нашей хранилицы, что сторожит нас от горя и лихости, — потому и ведет себя безнаказанно. Только и есть у него, что все ведает. Но в моей судьбе невиновен он — нам, деревьям, глаза не положены. Лишь немногие их удостоились, но таких лес наш сроду не видывал!

Выслушав могучий дуб, опечалился Властимир.

— За ответ твой тебе благодарствую, — молвил он тихо. — Печаль ты мою не развеял… Но коли ты многое ведаешь, не

подскажешь ли; как человеку глаза вернуть, что по злобе чужой им утрачены?

Чуть помолчал дуб, пошелестел листвой.

— Верно ль понял я, путник, что ты слеп? — молвил он наконец.

— Да.

— Что ж, — призадумался старый дуб. — Нам, дубам-деревам, сила древняя издавна дадена — от отцов наших да прадедов, что росли в начале миров. Не искать нам сил да мудрости у чужих — самим раздавать ее. Много тайн я из жизни ведаю, рассказать — ста лет мало станет… Но чтобы глаза вернуть утраченные — не бывало такого, сказка то!

Пораженный в сердце самое ответом мудрого дерева, Властимир совсем опечалился, но дуб еще немного подумал и молвил: