Я позволяю себе оглянуться. Не могу удержаться. Девушки в ярко-оранжевых мантиях похожи на язычки пламени. Все одновременно уменьшается в размерах и стихает. Голоса сливаются и становятся похожи на белый шум океана, который постоянно фоном звучит на улицах Портленда и его уже никто не замечает. Все замерло и приобрело четкость, как на обведенном черной тушью рисунке, — застывшие улыбки родителей, ослепляющая фотовспышка, открытые рты, сверкающие зубы, блестящие черные волосы, темно-синее небо и безжалостный свет. Все тонет в этом свете. Картинка настолько отчетливая и безупречная, что у меня не остается сомнений — она уже стала воспоминанием или сном.

Н — водород, элемент номер один,

Когда происходит деление,

Становится ярким и горячим,

Как солнце.

Не — гелий, элемент номер два,

Инертный и летучий газ,

Он обновляет мир.

Li — литий, элемент номер три,

Одним касанием превращает огонь

В погребальный костер

И дарит мне вечный сон.

Be — бериллий, элемент номер четыре…

Из молитв об элементах. Раздел «Молитвы и учеба». Руководство «Ббс»

Летом по понедельникам, средам и субботам я помогаю дяде в его магазине «Стоп-энд-сейв». В основном в мои обязанности входит пополнение запасов товаров на полках и работа за кассой, но случается, что я помогаю с бухгалтерией в маленьком офисе за стеллажами с сухими завтраками и галантерейными товарами. Слава богу, Эндрю Маркуса в конце июня исцелили и определили на постоянную работу в другой продовольственный магазин.

Утром четвертого июля я отправляюсь к Хане. Каждый год в этот день мы ходим смотреть фейерверк на Истерн-Променад. Там всегда играют оркестры, а торговцы продают с лотков на колесиках кукурузу в початках и на маленьких бумажных тарелках яблочные пироги, плавающие в растаявшем мороженом. Четвертое июля — один из моих самых любимых праздников, это день нашей независимости, день, когда мы навсегда закрыли границы нашей страны. Мне нравится музыка, которая звучит на улицах, нравится густой дым, который поднимается над грилем, стелется по улицам и превращает прохожих в призраков. Но больше всего мне нравится то, что в этот день комендантский час начинается позже, чем всегда, и всем неисцеленным позволено возвращаться домой не в девять часов вечера, а в одиннадцать. В последние годы мы с Ханой придумали для себя игру — остаемся на улице как можно дольше и с каждым разом сокращаем время на возвращение домой. В прошлом году, чтобы оказаться на пороге своего дома ровно в десять пятьдесят восемь, мне пришлось мчаться со скоростью спринтера. У меня тряслись от слабости ноги, а сердце выскакивало из груди, но когда я улеглась в постель, я улыбалась. У меня было такое чувство, будто мне что-то сошло с рук.

На дверях дома Ханы установлен кодовый замок. Я набираю четырехзначный код и проскальзываю внутрь. Код мне Хана дала еще в восьмом классе. Это был с ее стороны, как она сама выразилась, жест доверия. А еще она сказала, что, если я кому-нибудь выдам код, она «нарежет меня на ленточки». Я не стучу — родители Ханы вряд ли дома, а она сама никогда не подходит к дверям. Вообще-то, кроме меня, к ней никто и не приходит. И это странно — Хана всегда была в школе популярной. Девчонки уважали ее, и каждая хотела быть на нее похожей, но, несмотря на то что Хана ко всем относится дружески, она не стала ни с кем сближаться… кроме меня.

Мы подружились во втором классе. Тогда миссис Яблонски посадила Хану за одну парту со мной. Временами я думаю, не жалеет ли она об этом? У Ханы фамилия Тэйт, а я тогда уже числилась под фамилией тети — Тиддл, так что все дело было в алфавите. Может, Хана предпочла бы сидеть с Ребеккой Трэлони, или с Кэти Скарп, или даже с Мелиссой Портофино? Порой мне кажется, что я не очень ей подхожу, она могла бы выбрать в подруги какую-нибудь «особенную» девочку. Как-то Хана сказала, что я ей нравлюсь, потому что я настоящая, потому что я способна испытывать настоящие чувства. Но в этом вся проблема — насколько я на это способна?

— Есть кто дома? — кричу я, едва шагнув за порог.

В прихожей, как всегда, темно и прохладно. У меня на руках волоски встают дыбом. Не важно, сколько раз я бывала у Ханы, меня всегда поражает мощность невидимых, встроенных в стены кондиционеров. Какое-то время я просто стою и вдыхаю запахи мебельной политуры, «Виндокса» и свежесрезанных цветов. Из комнаты Ханы на втором этаже доносится ритмичная музыка. Я пытаюсь узнать, что это за песня, но не могу разобрать ни слова, только басы пульсируют сквозь потолок.

Поднявшись наверх, я останавливаюсь. Дверь в комнату Ханы закрыта. Определенно я не в состоянии узнать песню, которую она врубила так громко, что можно оглохнуть. Я вынуждена напомнить себе, что дом Ханы со всех сторон окружен газонами и деревьями и никто не станет доносить на нее регуляторам. Такую музыку мне никогда не приходилось слышать. Какие-то пронзительные, агрессивные звуки, энергия и неистовство. Я даже не могу понять, кто поет — мужчина или женщина. По моему позвоночнику как будто бы пробегает слабый разряд электрического тока. Такое же чувство я испытывала, когда совсем еще маленькая прокрадывалась в кухню и пыталась стянуть из буфета печенье. Именно это я ощущала за секунду до того, как у меня за спиной скрипели половицы и в кухню входила мама. Я оборачивалась, а руки и физиономия у меня были все в крошках.

Я встряхиваюсь и толкаю дверь в комнату Ханы. Она сидит за компьютером — ноги закинула на стол, кивает в такт музыке головой и отбивает ладонями ритм на ляжках. Как только Хана меня замечает, она рывком придвигается к столу и ударяет по клавише на клавиатуре. Музыка мгновенно обрывается. Странно, но наступившая тишина кажется такой же оглушающей, как и грохотавшая до этого музыка.

Хана перебрасывает волосы через плечо и откатывается на компьютерном кресле от стола. На ее лице мелькает какое-то выражение, но я не успеваю определить какое.

— Привет, — щебечет Хана как-то слишком уж радостно. — Не слышала, как ты вошла.

— Если бы я вломилась, ты бы тоже вряд ли услышала.

Я прохожу через комнату и падаю на кровать. У Ханы кровать королевских размеров, с тремя подушками. Когда лежишь на такой кровати, чувствуешь себя на небесах.

— Что это было?

— «Было» что?

Хана поджимает ноги и делает полный оборот на кресле. Я приподнимаюсь на локтях и пристально на нее смотрю. Хана прикидывается дурочкой, только когда ей есть что скрывать.

— Музыка.

Хана продолжает смотреть на меня, как будто ничего не понимает.

— Песня, которую ты тут слушала. Такой грохот, у меня чуть барабанные перепонки не полопались.

— А, это…

Хана откидывает челку со лба. Еще один прокол. Она постоянно теребит челку, когда блефует в покер.

— Так, одна новая группа, нашла в Сети.

— В БОФМ? — продолжаю допытываться я.