— Снаряд разорвался в каюте Сэма Прайора. Я вытащила из его спины два десятка мелких осколков, он потерял немало крови и получил мышечные повреждения. А так все в порядке.

— Слава богу! — с облегчением выдохнул Хуан, размышляя, какую головомойку задаст Мерфи. Кормовой «гатлинг» должен был находиться в боевой готовности. — А как наши друзья?

— Двое оглохли, — серьезно ответила Хаксли, — насовсем или нет, не знаю, да и неважно: все равно ничего не сделаешь. Еще у двоих легкие ранения. Их я накачала антибиотиками, извлекла осколки, промыла и обработала раны. Если попадет инфекция, им придется тяжко, при здешней-то антисанитарии!

Раненым выдали по нейлоновой сумке с лекарствами и подробными инструкциями. Скорее всего, принимать они ничего не станут, и медикаменты пойдут прямиком на процветающий в стране черный рынок.

Раненых погрузили на спасательный плот и открыли ворота. Хуан вызвал Эрика и приказал остановить корабль. Насосы справились с задачей за каких-нибудь две минуты. Вскоре «Орегон» уже покачивался на невысоких волнах, а вода плескалась у самой аппарели. Кабрильо с облегчением отметил, что из мангровых болот корабль выбрался. Прилив снесет плот к западу, он застрянет в зарослях. Пираты очнутся примерно через час. Грозит им разве что легкое обезвоживание.

Кабрильо помог столкнуть плот, который заскользил по аппарели, а потом плюхнулся в воду, по инерции отплыв от корабля на несколько метров. Хуан снова включил микрофон:

— Эрик, уводи нас отсюда! Когда отойдем на четверть мили, добавишь ходу, и скорее к катеру.

— Понял.

Через полчаса Хуан и Зеппе Фарина стояли на крыле мостика. Команда занималась косметическим ремонтом повреждений. Релинги меняли, а в местах, где рвались гранаты, клали толстый слой водостойкой краски. Пробоины от зенитной пушки заваривали снаружи, спуская по борту людей в монтажных люльках. Макс Хэнли составлял список покупок, необходимых, чтобы вернуть кораблю прежний «лоск».

Море было спокойное — «Орегон», особо не напрягаясь, делал чуть больше тридцати узлов. В наушниках комариным писком зазвучал высокий голос Линды Росс:

— Командир, на радаре цель в четырех милях прямо по курсу.

Хуан приник к биноклю и через мгновение обнаружил на пустынной поверхности океана крошечное пятнышко.

Через пару минут стало ясно, что это рыболовецкий катер, вроде того, на котором причалили к «Орегону» пираты.

— Когда подойдет американский эсминец? — спросил приятеля Кабрильо.

— Завтра на рассвете. Как раз успеем в темноте убраться подальше. Диди с друзьями еще не очнутся, хотя в любом случае от препарата тошнит так, что они будут тише воды ниже травы. Не бойся, на катере нет ни рации, ни горючего, а наткнуться на них раньше вашего флота тут некому.

Эрик подвел «Орегон» бортом к катеру, чтобы на него можно было легко перепрыгнуть из доковой камеры. Суденышко надежно пришвартовали к сухогрузу. Кабрильо и Фарина лично перетащили Диди на провонявшую рыбой посудину, отволокли в каюту под рулевой рубкой и швырнули на неразобранную постель. Они немного перестарались — голова бандита сильно ударилась о спинку кровати.

Кабрильо посмотрел на главаря с нескрываемым презрением.

— В Гуантанамо бы тебя, жаль, решать не мне. Самая жуткая камера в самом жутком застенке — и то будет слишком хорошо, а уж европейская тюрьма после здешней жизни курортом покажется. Надеюсь, приговорят к пожизненному и у тебя хватит совести сдохнуть прямо в зале суда.

Поднявшись на палубу, Кабрильо не смог сдержать смех: Линк и Эдди привязали Азиза к стулу с удочкой в одной руке и бутылкой пива в другой.

Едва отдали швартовы, Хали Касим, руководитель службы связи, сообщил по сети:

— Командир, вас срочно вызывает Лэнгстон Оверхолт.

— Переключай сюда. — Кабрильо сделал паузу. — Привет, Лэнгстон, это Хуан. Имей в виду — ты на громкой связи. Наш общий знакомый из Италии тоже тут.

— Опустим любезности, — заявил Оверхолт, звонивший прямо из Лэнгли. — Когда сможешь быть в Триполи?

— Смотря как пройдем Суэцкий канал. Дня через четыре. А что?

— Госсекретарь вылетела туда на предварительные переговоры. Мы только что потеряли связь с самолетом. Есть опасение, что он разбился.

— Дойдем за три дня.

Над пустыней Сахара

Палец соскочил со струн. Фиона выругалась. Быстро оглянувшись, она убедилась: никто ничего не слышал. Вообще-то в задней части салона, где располагалась ее личная комната, больше никого не было, только Фионина мама твердо верила, что от привычки сквернословить отлично избавляет мытье рта мылом, и память об этом не стерлась даже за сорок лет.

Скрипка позволяла бежать от реальности, забывать обо всем и думать только о музыке. Ничто другое так не успокаивало. Став главой Госдепа, Фиона нередко ловила себя на мысли, что лишь благодаря скрипке до сих пор не сошла с ума.

Такие, как Фиона Катамора, появляются на свет раз в столетие. В шесть лет она уже давала сольные скрипичные концерты. Ее мать с отцом, родившихся в Японии, интернировали во время войны. Они научили дочь говорить по-японски. Дополнительно девочка выучила арабский, китайский и русский. В пятнадцать Фиона поступила в Гарвард, в восемнадцать — стала аспиранткой юридического факультета. Еще до заключительного экзамена она успела увлечься фехтованием, да так серьезно, что лишь разрыв подколенного сухожилия за неделю до церемонии открытия поставил крест на ее олимпийских надеждах.

Все это и многое другое давалось ей без видимых усилий. Фиона обладала фотографической памятью и высыпалась за четыре часа. Вдобавок к спортивным, академическим и музыкальным способностям она была очаровательна, любезна и так заразительно улыбалась, что в комнате будто бы становилось светлее.

После экзаменов ее звали в сотню мест, в том числе обещали преподавательский пост в альма-матер, но Фиона решила для начала послужить своей стране и приняла предложение вашингтонского исследовательского центра, который занимался проблемами энергетики. Там ее карьера стремительно пошла вверх: Фиона умела находить закономерности, которых другие не замечали. Через пять лет за одну из работ ее удостоили степени кандидата наук.

Благодаря безупречной репутации через некоторое время Фиона стала постоянным консультантом Белого дома при президентах от обеих партий. Правительственный пост казался вопросом времени.

В сорок шесть Катамора была не замужем и все так же ослепительна: элегантная, с блестящими смоляными волосами и без единой морщинки. При росте метр семьдесят на родине предков, в Японии, ее считали высокой. Во всех интервью Фиона утверждала, что на семью не хватает времени. Бульварная пресса приписывала ей связь то с одной влиятельной персоной, то с другой, но в реальности личной жизни у госсекретаря почти не было.