Он сел.

Дверь из кухни отворилась, и появилась Джейн с подносом в руках, на котором стояла бутылка вина и дымящаяся кастрюля.

— Не суди слишком строго, — предупредила она, ставя перед ним поднос. — Это кулинарная импровизация из твоей зайчатины, моей колбасы и немножко зелени с огорода. Давай свою тарелку… Вот так… И не сиди как чурбан. Знаю, ты думаешь — пир во время чумы, но ты не прав. Абсолютно. — Она положила себе и села напротив Николая. — Восприми это село не как храм смерти, а как наследство.

— Наследство?

— Да, это самое точное слово. Это древние египтяне провожали покойников на тот свет со всем их имуществом. Если мы решим следовать их примеру, то нам придется отказаться от всего мира. Жизнь продолжается, Ник. И лучшее, что мы можем сделать в память об ушедших, это доказать, что их смерть не была напрасной. У тебя есть возражения?

Он молчаливо протянул руку к бутылке вина. Возразить было нечего, да и не хотелось. Все, что он говорил минуту назад, все, о чем он думал, для одинокого путника означало одно, а для двоих — совсем другое.

Темно-красная струя с бульканьем лилась в хрустальный бокал. Отнимая бутылку от бокала, он сделал это несколько раньше, чем следовало, и несколько капелек упали на белую скатерть.

— В Болгарии есть поверье: если проливается вино — значит, кто-то из покойников хочет пить, — сказал он.

Джейн подняла бокал и стала рассматривать, как играют рубиновые блики в свете свечей.

— Может, так оно и есть… Но на их месте я бы радовалась, что есть кому пролить вино. Радовалась бы, что жизнь продолжается, что в комнате вновь светло и пахнет едой. И знаешь, я бы не хотела, чтобы пришедшие в мой дом гости пили за упокой.

На какое-то мгновение у Николая возникло чувство, что он смотрит на эту светлую комнату извне, из мрака опустевшего села, и по спине его побежали мурашки — однако она была права. Не обида, не возмущение или ненависть испытал бы он, глядя оттуда, а только грусть и легкую, тихую зависть, подобную той, что испытывают старики, завидев влюбленную парочку.

— За жизнь, — сказал он и поднял бокал.

— За жизнь, — кивнула Джейн, и хрустальные грани отозвались легким звоном. — Я рада, что ты наконец понял. А теперь ешь, пока не остыло.

Еда оказалась вкусной, или просто так ему показалось, потому что давно не ел горячего. На несколько минут Николай забыл и о разговорах, и о том, где они находятся. И только когда подтирал кусочком хлеба последние остатки соуса с тарелки, его взгляд упал на рукав синего костюма.

— Откуда эта одежда? — поинтересовался он.

Уголки ее губ насмешливо дрогнули.

— Ты опять за свое? Успокойся, ее никто не надевал. Пока ты дремал наверху, я успела побродить по селу. Тут неподалеку есть магазин — ужасно пыльный и полный моли, но если получше поискать…

— Наследство, — пробормотал он и взглянул на этикетку бутылки, прежде чем плеснуть еще немного вина. — Эй, ты обратила внимание? «Шато Каре 2027»?

На этот раз тишина была более глубокой и долгой. Джейн молча встала и понесла тарелки на кух~ ню. Оставшись один, Николай вздохнул, прикрыл глаза и отпил из бокала. Сейчас вино приобрело вкус меланхолии. Вкус, напомнивший маленькие квартальные кафе с телевизором и музыкальным автоматом, с газетами и спорами по поводу последних футбольных матчей, с запахом булочек и кофе, Ему казалось, что он действительно ощущает тяжелый горький аромат кофе, и он откинулся назад, вдыхая глубже, слыша звон чашки о блюдце…

Он открыл глаза, и она действительно оказалась перед ним, точно такая, как он видел с закрытыми глазами — белая, дымящаяся, полная великолепного черного, густого напитка. С той стороны стола Джейн тихонько засмеялась, увидев его удивленную физиономию. Ну-ка соберись, приказал себе Николай, но удивление было слишком большим, и рука его немного дрожала, когда он подносил чашку к носу, чтобы лучше ощутить почти забытый запах.

— Кофе… — Его рот медленно растягивался в улыбке, которой, казалось, не будет конца. — Откуда ты его взяла?

— Да приберегла для особого случая, — ответила она неопределенно, открыла кожаный кисет на столе и ловко начала делать самокрутку.

— Это я-то особый случай?

— Еще какой особый. Контрабандист-философ, такие не каждый день встречаются. Папиросу?

— Спасибо… — Он взял самокрутку и прикурил от пламени свечи. — Только я не заслужил такой комплимент. Был бы здесь мой друг Иван Мишин, тогда бы ты поняла, что такое контрабандист-философ.

— И много вас таких у мсье Луи? — поинтересовалась она.

— Хватает… — Николай отпил кофе и поморщился горько. — Такое у нас ремесло — наводит на размышления. Побродишь по разным местам, увидишь всю эту разруху, как потом не задуматься… Ведь как ни крути, а выходит, что все бесполезно, что мы обречены искать способы выживания — если получится. Это единственная истина, и ничто не может ее изменить, ни ты, ни твоя наука. Я тебя не осуждаю, имей это в виду. Каждый заполняет свою жизнь чем может. Но на сегодняшний день ученые — чистый анахронизм, кучка старых мечтателей, раскиданных по всему миру. Как когда-то алхимики, ищущие тайну философского камня. Прячутся, мечтают возродить Золотой век, проводят разные секретные эксперименты… пока об этом не станет известно и пока крестьяне из ближайших сел не прибегут вздымать их на вилы.

— И ты, наверное, скажешь, что крестьяне правы? — насмешливо бросила Джейн.

— Нет… — Папироса погасла, и Николай снова прикурил. — Я ненавижу убийство. Но, черт побери, имей ты чуть больше ума, почему не обратишься к реальности, не сделаешь что-нибудь полезное для людей, вместо того чтобы гоняться за химерами.

Девушка оперлась локтями о стол, наклонилась вперед, и в ее глазах засверкали воинственные огоньки.

— Очень хорошо. Наука не должна гоняться за химерами. А кто утверждает обратное, дорогой мсье? Кто? Сами крестьяне, которые живут памятью о Коллапсе и ищут виноватых во всех своих бедах. Им нужны виноватые во всем — в том, что ударили заморозки, или засуха, или град… Охота на ведьм, как в доброе старое Средневековье… Если землетрясение разрушило их дом, значит, виноваты колдуны-ученые. Ну, ладно, так могут думать неграмотные крестьяне. А ты? Что будешь делать ты если землетрясение разрушит твой уютный дом?

— Построю новый, — с вызовом ответил Николай. — Обстругаю бревна, приволоку камни, обожгу на солнце глиняные кирпичи. В том-то и состоит роль всех вас, ученых, — давать мне советы, как это лучше делать, а не рисовать проекты небоскребов из стекла и стали.

Она покачала головой.

— Не выходит, дружок. Дом у нас один, другого просто нет. Мы даже не смогли создать базу на Марсе. Итак, дом у нас наполовину разрушен, но стены все еще чудом держатся. На улице, допустим, зима. Что ты будешь делать?

— Ты не оставляешь мне выбора, — возразил он.