этом не смей! А отец, может, и жилье получит на фабрике. Выделят ему каморку — и нам будет легче. Для тех, кто работает, там бесплатно…

— Тогда завтра же соберем вещи и переедем! — перебила ее Самира. — Больше так жить нельзя!

— А что я могу сделать, дочка? — с трудом сдерживая слезы, прерывающимся голосом заговорила мать. — Сама б ушла куда глаза глядят… Кто посочувствует мне? С кем поделиться мне своим горем? Был один сын, и того уже нет… — И она закрыла лицо руками. Рыдания сотрясали все ее тело. Самира сбегала за водой и, обняв мать за плечи, поднесла стакан к ее губам.

До полудня никто из них не проронил ни слова. Мать и дочь неподвижно лежали на своих кроватях. Очаг стоял холодный. На обед мать подала три холодных лепешки, что хранились у нее под подушкой, и головку лука.

— Как он там? — проговорила наконец Рамми, запив скудный обед стаканом воды. — Поел или голодный ходит?

— Не знаю, — буркнула Самира и тяжело вздохнула.

ТАКОВ ОН, ГОРОД ДЕЛИ

Все менялось в их жизни, только Дели оставался таким же, как прежде: красивым, холодным и безжалостным. И, глядя на жизнь вокруг, они понимали, каким крохотным является постигшее их несчастье. Их горе такое незначительное, что о нем знают всего несколько человек. Даже те, что знали, уже успели забыть. Радость и горе неразрывно связаны между собой! Нельзя прожить жизнь только в горе или только в радости. Они постоянно сопутствуют друг другу. Все переменилось в этом мире. Изменились даже родственные связи. В семье самый старший по возрасту — далеко не всегда самый старший по положению. Девушка далеко не всегда является олицетворением невинности, а мать, родив ребенка, не всегда вскармливает его своим молоком. Каждый человек живет сам по себе, каждый занимается лишь собою. Раньше родство означало только одно — родство по крови, а теперь появилось братство по борьбе. Радость и горе, смех и слезы стали настолько привычными, что никто теперь не придает им никакого значения.

Человека окружает глубокое безмолвие, хотя он постоянно живет среди гула и гомона толпы. И среди этого гула и гомона отчетливо слышится хриплое, прерывающееся дыхание загнанных людей. Здесь безумие и упорство, высокий порыв и животный страх, предельная взвинченность и тупое равнодушие. Толпа… Скопище людей… В ней человек не может почувствовать себя наедине с самим собой: ведь перед тем, кто оказался сзади, идут люди, а перед тем, кто в первых рядах, тоже шагают люди. Здесь нельзя задерживаться, нельзя и вырываться вперед. Здесь нет посторонних, но нет и своих. Есть только люди, толпа. Здесь каждый чувствует себя одним из тех, кто очутился на палубе тонущего корабля. Каждый смотрит на соседа как на заклятого врага — лишний груз, приближающий роковую развязку.

Так думала Самира с тех пор, как поселилась в общежитии для медицинских сестер. Всякий раз, выйдя за ворота общежития и сразу же оказавшись в толпе, она снова и снова сознавала: в толпе нельзя отставать или забегать вперед.

Все ей нравилось здесь: и ее новое положение, и новая форма. Самира испытывала тихую радость от одной мысли о происшедшей перемене: она, ничего еще не умеющая дочка Шьямлала, учится на медицинскую сестру!

Постепенно все свои вещи отец перенес на новое местожительство — в каморку при фабрике. Мать видела это и молчала. Отмеривать ежедневно путь до фабрики и обратно для отца становилось все труднее. А однажды, когда у Шьямлала началась лихорадка, они четыре дня не имели от него никаких вестей. Всякие мысли приходили в голову. Самира никогда не думала, что им с матерью будет так худо. Когда отец не вернулся в тот день домой, девушка растерялась. Семья разваливалась прямо на глазах. И она твердо решила, что оставаться дома ей больше ни к чему.

Тогда-то и поняла она, что их семья — не исключение: в этом огромном городе многие чувствовали себя будто на тонущем корабле. И семей, которые потеряли близких, тоже оказалось немало. И когда, поднявшись на плоскую крышу общежития, она смотрела на раскинувшийся перед нею город, он казался ей непрерывно бурлящим человеческим морем.

Пристроив Самиру, Харбанс продолжал хлопоты. С помощью знакомого депутата парламента он сделал попытку вновь возбудить дело курсанта Бирендранатха. Однако документов в Главном управлении не оказалось: они просто исчезли. Здесь утратили всякий интерес к этому делу. За прошедшие месяцы в управлении сменились люди, и теперь там только удивленно пожимали плечами — как это во флоте мог пропасть человек? Бессмыслица! Это не укладывалось у них в голове…

Однако, несмотря на противодействие, Харбансу с помощью того же депутата парламента удалось все-таки снова дать делу ход. Начались новые хлопоты.

Было подано прошение о выплате компенсации: Харбанс в конце концов уговорил тещу поставить под ним свою подпись. В прошении говорилось, что сын был единственным кормильцем семьи, потому что муж бросил семью, когда дети были еще совсем маленькими. Она воспитывала сына на свой скромный заработок. Поступив во флот, сын каждый месяц присылал ей деньги и регулярно справлялся о ее здоровье. А теперь, когда сына нет в живых, у нее не осталось средств к существованию. Поскольку ее сын Бирендранатх погиб при исполнении служебного долга, она просит выплатить ей причитающуюся по закону компенсацию. Кроме того, она просит возвратить ей личные вещи и выплатить жалованье за последние несколько месяцев его службы.

Проволочки начались со дня подачи прошения. Для того чтобы дать делу ход, полиция провела новое дознание. Наконец был составлен протокол, который давал возможность возобновить дело. Теперь в случае отказа властей выплатить компенсацию можно было обратиться в суд. Одним из основных аргументов стал факт раздельного проживания супругов. Именно эти расчеты руководили Шьямлалом, когда он переселялся в каморку при фабрике.

В доказательство того, что сын регулярно оказывал матери материальную помощь, были представлены письма и квитанции переводов, полученных от Бирена. Хорошо еще, что вслед за переводом, адресованным ей, сын имел обыкновение присылать письмо, где непременно упоминал об этом. Конечно, в то время никто и предполагать не мог, что со временем это обстоятельство приобретет вдруг такое значение.

Покровительствовавший им член парламента заверил их, что в конце концов он добьется выплаты компенсации. По его совету Рамми дала в полиции следующее показание:

— Сейчас у меня нет никаких средств к существованию. Муж жив — это правда, но отношения с ним я не поддерживаю. Сына воспитывала я одна. Никаких доходов не имею. Единственной надеждой и опорой для меня был