Затем появился страх, что при неожиданном движении титана сам Каркази станет абсолютно неуправляемым, может невольно испустить крик ужаса или упасть на колени.

От звука вспыхнувших аплодисментов Каркази едва не подпрыгнул. Вероятно, Момус сподобился сказать что-то умное, и итераторы изо всех сил старались вызвать ответную реакцию у слушателей. Каркази несколько раз покорно свел вместе вспотевшие ладони. Он устал. Он понял, что ни минуты больше не сможет оставаться под застывшим взглядом неподвижного титана.

Каркази взглянул на сцену. Момус распинался уже пятнадцать минут без перерыва, но внимания заслуживали те, кто находился за спиной Момуса, позади сцены. Два великана в желтых доспехах. Два благородных космодесантника из Семнадцатого Легиона, Имперские Кулаки, гвардия Императора. Вероятнее всего, они получили задание придать выступлению Момуса большую значительность. Каркази также предположил, что Семнадцатому Легиону отдано предпочтение перед Лунными Волками, поскольку эти воины считались признанными гениями в искусстве фортификации и обороны. Имперские Кулаки были строителями крепостей, военными масонами, сооружавшими такие редуты, которые были не по зубам ни одному из противников.

Это должно было бы выглядеть символично: архитекторы войны слушают выступление архитектора мира.

Каркази подождал, надеясь, что кто-то из них заговорит и выскажет свое мнение по поводу планов Момуса, но солдаты молчали. Они стояли с болтерами поперек широкой груди, такие же неподвижные и непоколебимые, как титан.

Каркази повернулся и стал пробираться сквозь неподатливую толпу. Он направлялся к задней части площади.

Вокруг собравшихся людей в качестве охраны стояла цепочка солдат Имперской армии. Их обязали надеть полный комплект формы, и бедняги настолько перегрелись, что вспотевшие лица приобрели зеленоватый оттенок.

Один из охранников заметил Каркази, проталкивавшегося через наименее плотную часть толпы, и подошел к нему.

– Куда вы направляетесь, сэр? – спросил солдат.

– Я умираю от жажды, – ответил Каркази.

– Как я слышал, после презентации будут предложены прохладительные напитки, – заметил солдат.

На словах «прохладительные напитки» его голос дрогнул, и Каркази стало ясно, что простых охранников это не касается.

– Ладно, я уже и так услышал достаточно, – сказал он.

– Но выступление еще не закончилось.

– С меня хватит.

Солдат нахмурился. На переносице, под самым краем тяжелого мехового кивера, собрались капельки пота. Шея и щеки порозовели и тоже покрылись испариной.

– Я не могу позволить вам уйти. Передвижение по городу разрешено только на отведенных участках.

Каркази слабо усмехнулся:

– А я думал, что вы охраняете нас от неприятностей, а не караулите, чтобы не разбежались.

Солдат не понял иронии, даже не улыбнулся.

– Мы здесь ради вашей безопасности, сэр, – сказал он. – Разрешите взглянуть на ваш пропуск.

Каркази вынул документы. Небрежно свернутые бумаги в кармане брюк стали горячими и влажными. Немного смутившись, Каркази терпеливо ждал, пока солдат рассматривал пропуск. Он никогда не имел склонности к препирательству с властями, тем более на людях, хотя толпа, казалось, совершенно не интересуется происходящим.

– Вы летописец? – спросил солдат.

– Да. Поэт, – добавил Каркази, не дожидаясь неизбежного второго вопроса.

Солдат перевел взгляд с бумаг на лицо Каркази, словно пытаясь отыскать внешние признаки принадлежности к этой профессии, что-то вроде третьего глаза, как у навигаторов, или татуировку с серийным номером, как на управляемых снарядах. Похоже, он никогда раньше не видел поэтов, но и Каркази никогда не приходилось видеть титанов.

– Вы должны оставаться здесь, сэр, – сказал солдат, возвращая Каркази документы.

– Но это бессмысленно, – возразил Каркази. – Меня послали, чтобы увековечить эти события. А я ничего не могу рассмотреть. Я даже не могу как следует расслышать, что говорит это недоумок. Представляете, как вредно это может оказаться для моей работы? Момус – это ведь не историческое событие. Он просто еще одно действующее лицо. Здесь я могу только запомнить его высказывания, да и то не совсем правильно. А я настолько удален от здешних событий, что с таким же успехом мог бы остаться на Терре и смотреть и телескоп.

Солдат пожал плечами. Смысл слов Каркази от него плавно ускользнул.

– Сэр, вы должны остаться здесь. Ради вашей же безопасности.

– А мне говорили, что в городе стало спокойно, – настаивал Каркази. – До всеобщего Согласия осталось день или два, не так ли?

Солдат осторожно наклонился к Каркази, так что стал слышен затхлый запах его обмундирования и несвежего дыхания:

– Сэр, только между нами. Официальные сообщения подтверждают безопасность, но неприятные случаи нередки. Инсургенты. Приверженцы старого правительства. Так всегда случается в завоеванных городах, насколько бы полной не была победа. Боковые улочки отнюдь не безопасны.

– Правда?

– Они утверждают, что верны старому строю, но это чепуха. Эти мерзавцы многого лишились и теперь очень недовольны.

– Спасибо за совет, – кивнул Каркази и повернулся, чтобы снова влиться в толпу.

Пять минут спустя, пока Момус продолжал бубнить, а Каркази уже был близок к отчаянию, одна из пожилых аристократок упала в обморок, чем вызвала небольшое смятение среди собравшихся. Солдаты поспешно подбежали к этому месту, чтобы проконтролировать ситуацию и унести старую женщину в тень.

Едва солдат повернулся спиной, Каркази быстро выбрался с площади и свернул в ближайшую улочку.

Некоторое время он шел по пустынным кварталам между высоких стен, где тень казалась прохладной, как вода пруда. Дневная жара ничуть не ослабела, но при движении она стала казаться не такой убийственной. Мимолетные порывы ветерка залетали в улочки, но не приносили никакого облегчения. Потоки воздуха были настолько насыщены песком и пылью, что Каркази приходилось поворачиваться к ним спиной и, закрыв глаза, пережидать, пока ветер утихнет.

На улицах почти никого не было, если не считать случайных прохожих, бредущих в тени, да редких зевак на пороге дома или за приоткрытыми ставнями. Каркази задумался, ответит ли ему кто-нибудь, если он подойдет ближе и заговорит, но испытывать судьбу не пожелал. Тишина казалась настолько пронзительной, что нарушать ее было все равно, что прерывать скорбное молчание на траурной церемонии.

Он оказался в одиночестве, впервые за целый год, и впервые стал сам себе хозяином. Ощущение свободы опьяняло. Он мог пойти куда угодно и тотчас воспользовался выпавшей возможностью, наугад выбирал улицы и шел туда, куда несли ноги. Первое время неподвижный титан все еще был виден, как своеобразная точка отсчета, но вскоре и он скрылся за высокими башнями и крышами домов, так что Каркази забеспокоился, как бы не заблудиться. Хотя это тоже стало бы своего рода освобождением. Кроме того, ориентиром оставались высокие башни дворца. Если придется, он сможет вернуться, ориентируясь на них.