– Нет, – зашептала, – нет.

Громким, требовательным лаем разразился Патро – Сатеник аккуратно переложила ноги Анатолии на простыню, поднялась, засеменила к окну, потрясла грозно пальцем во двор – уймись, брехливый пес, или посажу тебя на цепь, Патро ринулся к ней, не разбирая дороги, въехал со всей силы в бочку, опрокинул ее и остолбенел, облитый с ног до головы чуть тухловатой дождевой водой. Бочка покатилась по земле, издавая оглушительный барабанный грохот, ударилась боком о деревянный забор, устроила всполошенный гвалт испуганная птица, заволновались в хлеве овцы и козы, в соседней комнате послышались быстрые шаги – это Василий, поднятый на ноги шумом, заспешил во двор, чтобы посмотреть, что там происходит.

«С этими людьми невозможно даже спокойно умереть», – подумала Анатолия и с внезапным облегчением провалилась в сон – беспробудный и спасительный. Открыла она глаза только к следующему полудню, разбуженная лаем и топотом того же Патро, – подминая траву тяжелыми лапами, он метался вдоль стены, отбрехиваясь на редкий по маю одуванчиковый пух, грозящийся превратиться к июню, когда зацветет еще и тополиная роща, в настоящий снегопад.

На спинке стула висело аккуратно сложенное платье Анатолии. Она надела его, застегнулась на все пуговицы, поискала домашние туфли – не нашла, осторожно поднялась – тело показалось неожиданно легким, почти невесомым, ломота унялась, и дышалось значительно легче, – она набрала полную грудь воздуха, бережно выдохнула – голова закружилась, но совсем чуть-чуть. На кухне звякнули посудой, видно, Ясаман возилась с готовкой, Анатолия вышла в гостиную, тахта была разобрана, кто-то провел ночь в соседней комнате, охраняя ее сон, коридор – длинный, со скрипучим полом, с бьющим в окна солнечным светом – вел прямо, а потом налево, к кухонной двери. Она шла медленно, вбирая ступнями тепло дощатого пола, морщилась от попадающих под ноги соринок – пятый день без уборки, нужно хотя бы собраться с духом и подмести дом, а завтра, если хватит сил, провести влажную уборку, – кухонная дверь была распахнута, ситцевые шторы на окнах раздувал сквозняк, за столом, криво прищурившись и пожевывая кончик погасшей трубки, сидел Василий и, неумело орудуя ножом, соскребал с мелкой весенней картошки податливую шкурку.

Он сразу же поднялся, чтобы помочь ей дойти до стула, но Анатолия сделала запрещающий жест рукой – не надо, я сама.

– Сейчас принесу твои туфли, Ясаман вчера опрокинула на них бутыль с настойкой, пришлось сполоснуть и выставить сушиться. Наверное, уже высохли.

Он вышел на веранду, вернулся с туфлями, наклонился, кряхтя, поставил на пол.

– Давай помогу надеть.

– Вот только этого мне не хватало, – возмутилась Анатолия.

– Как скажешь, – не стал спорить Василий и снова взялся за нож, – Ясаман заглядывала с утра, послушала твое сердце, сказала, что тебе стало лучше. Велела мне почистить картошку и затопить печь. Вот, чищу, как умею.

– А кто в соседней комнате ночевал?

– Я. Несколько раз заглядывал к тебе – послушать дыхание. Приходилось чуть ли не ухом к губам прикладываться, так неслышно ты дышишь.

Анатолия провела по ступням ладонью, чтоб смахнуть налипший сор, обулась. При других обстоятельствах она бы застеснялась того, что чужой мужчина ночевал за стеной и заглядывал к ней в комнату, но сейчас, выбитая из колеи недомоганием, ничего, кроме легкой апатии, она не испытывала. Но если с апатией можно было разобраться потом, то с глупой затеей переезда нужно было заканчивать прямо сейчас. Собрав волю в кулак, она обратилась к Василию:

– Надо тебе обратно перебраться в свой дом.

Василий кинул в миску очищенную картофелину.

– Зачем?

– Глупость мы затеяли.

– Может, и глупость. Так зачем дальше ее городить?

Анатолия поймала его насмешливый взгляд. Рассердилась.

– В смысле – дальше городить?

– В нашем возрасте неумно метаться. Раз съехались, зачем обратно разъезжаться? Что люди о нас подумают?

– В нашем возрасте чужое мнение должно волновать нас меньше всего, – передразнила его Анатолия.

Василий хмыкнул, переместил трубку из одного уголка рта в другой, поднялся, положил со стуком нож перед Анатолией:

– Раз такая шустрая, работай давай. А я пока печку затоплю.

Анатолия дернула плечом, но за нож взялась.

Заглянувшие к ним Ясаман с Ованесом застали ласкающую глаз семейную картину – Анатолия, упрямо сжав губы в ниточку, скребла картошку, а Василий, опустившись на колени, раздувал в печи огонь. При виде соседей он захлопнул заслонку, поднялся с колен и протянул руку Ованесу:

– Доброго дня.

– И тебе доброго дня, сосед.

Ясаман поставила на стол кастрюлю с холодным спасом[20], подошла к Анатолии.

– Давай посмотрим, как ты. Сядь прямо. Смотри на кончик моего пальца.

Анатолия безропотно повиновалась. Ясаман повела пальцем от правого ее виска к левому, потом обратно, внимательно следя за ее взглядом. Вздохнула с облегчением:

– Зрачки не прыгают, головокружение вроде унялось.

– Да, полегче стало, – согласилась Анатолия.

– Я тебе шиповника с мятой заварила, оставила стынуть. Принесу потом. Будешь пить в течение дня. МеликанцВано собрался сегодня резать барана, обещал отдать печень и сердце. Потушу с луком, тоже поешь. Не морщись, раз захворала, надо лечиться.

Анатолия вздохнула.

– Да все со мной в порядке. Давление, видно, упало, с кем не бывает. У меня другая забота – я Василия домой спроваживаю, а он не соглашается. Говорит – зачем на старости лет позориться, с вещами туда-сюда таскаться.

Василий, словно не о нем говорили, с невозмутимым видом распахнул заслонку печи, поворошил кочергой поленья, помогая огню охватить их со всех сторон.

– Как спроваживаешь? А мы решили отметить ваш, хм, праздник, – крякнул Ованес, – накрыть стол у нас во дворе, посидеть немного. Сатеник уже всю деревню оповестила, пахлаву свадебную затеяла.

– Какая пахлава?! – всполошилась Анатолия. – Вы чего из нас посмешище делаете?

– Обыкновенная свадебная пахлава, на орехах и меду, с монетой на счастье. Кому попадется – тому следующим жениться, – хохотнул Ованес.

Анатолия обомлела.

– Да что же это такое! С ума вы сошли, что ли?

– Ты это. С выражениями-то аккуратней.

– Да с вами разве можно по-другому?

– Не можно, а нужно!

Пока Анатолия с Ованесом препирались, Ясаман сполоснула чищеную картошку, поставила на печь широкодонную сковороду, положила туда ложку топленого масла, подождала, пока оно распустится, кинула картофельную мелочь и сразу же плотно прикрыла крышкой.