лишь то, что я даю ей деньги, и она быстро исчезает… С другой стороны, существует Марина, чья любовь могла бы дать мне немного утешения, но она изо всех сил старается унижать меня своим собственным развратом! Я конченый человек. Дни идут, а я всё больше ощущаю себя самым несчастным клоуном на Земле…

В этот момент, по команде одержателя, голос Клаудио застыл в горле.

Он был сама печаль, внешним видом выдавая своё волнение.

Всё это впечатлило бедную девушку, искренне сочувствующую ему, и он, заключив, что достиг желанной цели, пылко добавил:

— И только ты, только ты удерживаешь меня в этом несчастном семейном очаге. Банк ещё сегодня предлагает мне блестящее назначение в Мато Гроссо[7]; но я подумал о тебе и отказался… Во имя тебя. Дочь моя, я выношу оскорбления Марсии, неблагодарность Марины, неприятности своей профессии, повседневные огорчения. Сможешь ли ты меня понять?

Девушка вздохнула, пытаясь изгнать из себя вибрации чувственности, которыми эта «пара» обволакивала ей голову, и спокойно сказала:

— Да, папа, я понимаю наши трудности…

— Наши! — повторил он, обретая новые силы для достижения своей цели. — Да, дочь моя, это наши трудности, но ты должна знать, что надежды и радости также должны быть нашими. Я с нетерпением жду момента, когда ты посмотришь на меня по-другому. А не так, как на отца…

Заметив неизмеримый ужас во взгляде несчастной девушки, он упорно повторял в своём последнем усилии, чтобы раскрыться перед ней:

— Марита, я кажусь тебе стариком, но ты делаешь меня молодым… Моё сердце принадлежит тебе, тебе…

С гримасами похотливости одержатель заранее предвкушал последний удар.

Но увидев намерение охваченного страстью мужчины, который склонил своё ухоженное лицо к ней, не оставляя ни малейшего сомнения, Марита попыталась отступить назад.

— Нет, нет, — умоляюще простонала она, чувствуя на себе его дыхание.

Но Клаудио, чьи силы были «удвоены» доблестью «другого», ухватил её за грудь, воспроизводя манеры молодого плохо воспитанного человека.

Заранее подготовившись к защите, мы с Невесом бросились к Марите, предлагая свою энергию, чтобы она могла вырваться из объятий, и жертва, считая, что опирается на свои собственные силы, смогла с необычайной лёгкостью выпрямиться, встав перед ним, который теперь глядел на неё с недоверчивым выражением внезапно раненого зверя.

— Папа, не делай меня ещё более несчастной… Избавь меня от унижений!…

При столкновении с непредвиденным отказом владелец этих мест почувствовал, что отделяется от развоплощённого приятеля, словно хищник, который вдруг становится свободным от чар, поддерживаемых укротителем. Однако слишком сильной страстью обладал этот приятель, чтобы так легко можно было от него отказаться. Стремительный, он восстановил контроль над самим собой так, что смог наложить свою маску лица на лицо Клаудио. Он сжимал кулаки, меча молнии смертельного гнева. В умах у каждого из них происходила ужасная борьба: у одного — разочарование и отчаяние, у другого — злобность и агрессия.

Испытывая странную тяжесть, вмешанную с возмущением, неспособный понимать противоречивые чувства, приближавшие его к безумию, он стал успокаиваться, неосторожно выражая свои мысли:

— Всё это взрыв накопленных страданий. Я всё делал, чтобы забыть, и не смог… Что мне делать с этой страстью, охватившей меня? Я — всего лишь соломинка на ветру, дочь моя! С тех пор, как я увидел тебя маленькой, я ношу в себе эту идею-фикс… Если б я был верующим, я сказал бы, что в меня вселился демон, который постоянно влечёт меня к тебе. В твоём присутствии я хочу думать о тебе, как о своей дочери, выросшей у меня на руках, но не могу… Я прочёл множество научных книг, чтобы знать, что происходит, но тайна остаётся тайной. Я хотел найти какого-либо врача, но мне было стыдно… Во всём и везде я вижу только тебя! Я ненавижу Марсию, презираю Марину… Я питал надежду о вдовстве, чтобы предложить себя тебе безо всяких условий, но оно не приходит… Я испытываю ревность, ту ревность, которая бросает мою душу в огонь… Я ненавижу этого неразумного парня…

Голос Клаудио стал мягче, обретая слезливый тон. Было ощутимо его чувственное волнение. Преследователь с пренебрежением воспроизводил всё то, что бедный мужчина выражал в чувствах, провоцируя неожиданный поворот. Расчувствованный отец уступил место буйному влюблённому. Нежность превратилась в колкость, как если бы напиток превратился в уксус. Испытав внезапное потрясение, он бросил на приёмную дочь свой насмешливый взгляд, заставив ту похолодеть от ужаса, и взорвался, охваченный безумием:

— Нет, я не могу так унижаться. Ты знаешь, я далеко не дурак. Пятнадцать дней назад я проследил за вами обоими до Пакеты[8], оставаясь не замеченным вами… Я следил за вашими шагами, беспечными и счастливыми, словно собака, побитая судьбой… И когда настала ночь, я видел вас в объятиях друг друга, слышал, как вы обменивались обещаниями и рассказывали друг другу разные глупости, на вершине Рибейры… Я брёл по кустарникам, я всё видел… С того момента я утратил разум… Похоже, вы оба путаетесь уже давно… Ты, которую я считал неприкосновенной, отдалась этому безумцу! Ты считаешь, у меня не хватит смелости, чтобы потребовать отчёта у этого «сынка богатеев»?

Сменив поведение отца, которым он пользовался, он принялся рычать, словно раненый зверь:

— Марита, ты уже не ребёнок! Ты только женщина, просто женщина, женщина…

Девушка рыдала. Поняв, что она раскрыта в самых интимных нюансах своего необдуманного поведения, она не смела поднять головы.

Не в состоянии выйти из оцепенения, Невес подошёл ко мне, цедя сквозь зубы:

— Ты видишь это? Он что, безумец или начисто лишён достоинства?

Опасаясь за его импульсивность, я напомнил ему о взвешенном и христианском подходе брата Феликса, тихо объясняя ему, что нахожусь в состоянии молитвы, призывая помощь высших сфер, поскольку мы не располагали здесь лучшей помощью, чтобы помешать этой страстной атаке с прискорбными последствиями.

— Молитвы? — взревел мой спутник, положительно разочарованный. — Не думаю, что ангелы занимаются подобными случаями. Здесь, друг мой, как и в других местах, где я видел множество старых скотов, ряженых в людей, нужна полиция…

Действительно, ангелы лично не ответили на наши молчаливые просьбы, с самого начала говорившие об этой неприятной сцене. Но помощь пришла.

Послышался скрип поворачиваемого в замке ключа, и кто-то с шумом вошёл в дом.

Случился шок, ниспосланный Провидением.

Вздрогнув, Клаудио отделился от гипнотизёра, хмуро ставшего рядом с ним.

Марита овладела собой, вернувшись к своей постели, пока глава семейства в спешке приводил себя в порядок.

В изумлении, мы заметили, однако, удивительную способность в придумывании сюжетов, обзором которых занялся Ногейра. По собственной