— И так тоже… — развёл руками думный дьяк. — Только для Ивана Васильевича это уже неважно. Понял, что стравливая одних с другими, жертвуя не кем-то дальним, а совсем уж близким, грех великий совершал, тем самым магометанам уподобившись, что врагами Руси испокон века были. Поняв же… Вроде живёт, а вроде и нет. Доживает. А чтобы боли меньше было, пьёт пуще прежнего.

Про питие русского царя Франческо Борджиа и без того знал. А как не знать, если на пирах, куда часто приглашали и его, как посланника итальянского короля, Иван III действительно пил часто и много. Слишком много, сильно тем отличаясь от большинства своих бояр и иных, которые соблюдали в этом крайнюю умеренность. Но тогда, до случившегося, это было ещё как-то ограничиваемо собственным разумом государя, но вот теперь… Теперь всем становилось ясно — долго тот не проживёт, несмотря на то, что разум оставался ясным. Приказы отдавались верные, да и никакого разброда и шатания среди приближённых не просматривалось. Вот только Елена Волошанка и сплотившиеся вокруг неё сторонники понимали, что совсем скоро можно ожидать попытки оставшихся сторонников сбежавшей Софьи — тайных, понятное дело, поскольку явные либо бежали с ней, либо находились в опале, либо… с ними и вовсе произошло нечто печальное — попытаться обратить поражение в победу.

Мать нынешнего наследника понимала, что попытаться вернуть Софью оставшиеся её сторонники могут лишь сразу после смерти Ивана Васильевича, да и то лишь если она, Елена, окажется недостаточно сильной, не сплотит вокруг себя не только нынешних союзников, но и колеблющихся. И в этой ей требовалась помощь. Очень даже требовалась уже потому, что среди духовенства она была, так скажем, открыто ненавидима сторонниками Иосифа Волоцкого и сосланного в отдалённый монастырь Геннадия, бывшего архиепископа Новгородского.

Волошанка нуждалась в помощи, она её и получила. Для начала советами… опять же от него, Франческо Борджиа. Воплощению же совета в жизнь помогло то, что тот самый Геннадий, бывший архиепископ, оказался прямо замешан в делах с доминиканцами. А удавшаяся ранее связка доминиканцев, сторонников Геннадия и Иосифа Волоцкого с бежавшей Софьей и смертью Ивана Молодого позволила убедить через Курицына русского царя в том, что и так поселившиеся у него в голове мысли об изъятии немалой части церковных земель в пользу государства надо проводить без промедления, пока поздно не стало, пока не случился опасный для государевой власти бунт «князей церкви». Благо и яркий пример такого изъятия уже был. Как раз в Италии, где понтифик передал итальянскому королю почти все церковные земли. Ну а то, что это отец делал щедрый подарок сыну, соблюдая прежде всего интересы своей семьи — это уже мелочи… с определённой точки зрения.

Какой был стон, вой и огромное число проклятий от некоторых особо озлобившихся «князей церкви»! Только ничего из этого не помогало, равно как и попытки Иосифа Волоцкого и иных добиться от Ивана III отмены или хотя бы смягчения. Аукнулась «иосифлянам» связь видных их представителей с доминиканцами, которые, как считал царь, были прямо причастны к отравлению его сына. Добавить к этому состояние, в котором он пребывал после бегства своей жены со всеми детьми и… Такого удара не ожидал никто. Разве что доживающий последние дни, но всё никак не умирающий патриарх Зосима довольно улыбался, видя как пусть и на закате его жизни, но все его противники внезапно оказались под мощным гнетом того, кого мнили своим верным покровителем и защитником.

Как раз то, что требовалось Елене Волошанке. Курицыным и Патрикеевым для того, чтобы перетянуть на свою сторону тех самых колеблющихся. Отчего изъятие церковных земель должно было этому поспособствовать? Да просто очень уж их, земель, было много. Сказался порочный обычай оставлять бояр, детей боярских и даже многих князей оставлять монастырям «задушное», уходя туда на старости лет «грехи замаливать». По существу поколение за поколением церковь получала часть земель в обмен на обещание царствия небесного. Те же индульгенции, которые были запрещены Александром VI, но более хитрые, зато и более выгодные. Воистину византийство — брать даже не деньгами, а имениями, пахотными землями, вековыми лесами с ценной древесиной и всё в этом же духе. Так было… и так перестало быть ещё несколько лет назад, когда Иван III указом запретил своим подданным оставлять «задушное» церкви. Только запретить то он запретил, но веками накопленное оставалось не во власти государства, усиливая власть не светскую, но духовную. И вот…

Бояре, дети боярские, дворяне — все они или почти все хотели расширить владения. Каким путём? Тут либо надеяться на милость государеву саму по себе. либо участвовать в многочисленных войнах в надежде на то, что отличившиеся, помимо добычи воинской, получат и земли. А уж из числа завоёванных либо в иных местах, так то государю решать. Хотя намекнуть со всей почтительностью и ему можно. Теперь же совершенно нежданно-негаданно в распоряжении монарха появлялись новые и обширные земли внутри державы. Те, раздачей малой части которых можно было показать боярам и прочим, что им есть на что рассчитывать в будущем. Зато от сторонников Софьи, которые тесно были связаны именно с духовенством… шалишь! Тут уж скорее могли вернуть «задушное» и прочие штуки, полезные лишь для церкви, но не для русской аристократии.

Франческо Галсеран де Льорис и де Борха довольно улыбался, читая донесения, передаваемые через секретаря разными прознатчиками в Москве и не только. Приятно было осознавать, что почти все планы его короля уже воплотились и продолжали действовать во благо Борджиа. А он, Франческо, есть часть рода, а потому и не окажется в стороне от дождя королевских наград. Пока что здесь, ведь именно пребывание его в качестве посланника Италии в Москве позволяет держать руку на пульсе этой большой и становящейся всё более сильной страны, ссориться с которой у Рима не было никакого желания. Вот намерение расширять торговлю — это совсем другое дело. Корабельный лес, пенька для канатов, иные важные для Италии товары. А ещё то, что Его Величество называл «большая политика», намекая на общих для всей Европы врагов, с которыми боролся сам и то убеждал, то принуждал к этой борьбе и остальных государей.

Война с Османской империей, теперь с Мамлюкским султанатом. Даже враг Италии, Франция, вынужденно накинувшаяся на Хафсидский султанат, против своей воли лила воду на мельницу Борджиа, помогая перемалывать тех, с кем Рим никогда и ни за что не собирался договариваться на долгое время.

Но эти магометанские владения были в пределах досягаемости итальянской армии… в отличие от иных, тоже опасных и пока ещё не познавших горечь по настоящему болезненных поражений. И первей всего к этим государствам относилось Крымское ханство. Вроде как вассал Османской империи, но учитывая печальное положение последней… Неудивительно, что хан Менглы-Гирей почувствовал себя сильнее Дома Османа и с ещё сильнее разгоревшимся голодом посматривал на новые вкусные куски. Победа над польско-литовскими войсками, одержанная совсем недавно, ещё сильнее разожгла в нём уверенность в собственных силах. Теперь он смотрел не только в ту сторону, дающую желанную его войскам добычу, но и в иные. Хан осознавал, что для того, чтобы сделаться сильнее, ему нужны не просто новые земли для кочевий, а населённые единоверцами, которых можно призывать в набеги, тем самым делая свои конные лавины куда опаснее прежних. А это значило… необходимость покорить остатки Большой Орды. а также лежащее за ней Астраханское ханство, по сути тоже осколок той самой Орды.