Кто-то пытался наблевать Алику в ухо. Он находился в абсолютно темном помещении, прямо над ухом раздавались страшные звуки: уаааа, уаааа, уааааааау. Потом стали бить по щекам. Потом он открыл глаза.

– Алик, Алик, что с тобой? Просыпайся, давай же…

Наташа стояла над ним и пыталась привести его в чувство. Периодически ее сотрясали рвотные позывы, лицо было измазано в сперме пополам с поплывшей косметикой. Смотреть на нее было и стыдно, и страшно. «О господи, – подумал Алик, – лучше бы я сдох». Вспомнилось все, а особенно разговор с женой под Наташин минет. «Какая же я тварь, я даже не подозревал, что я такая тварь. Теперь придется с этим жить. И знать это про себя…»

Он поднялся с кресла, подошел к Наташе, обхватил руками ее голову и закричал.

– Что, довольна? Отомстила старому козлику? Отомстила, да? Выебала, подлецом сделала, да?

– Прости меня, я не хотела, я не доставлю тебе хлопот, честно.

Алик недоверчиво посмотрел на Наташу. Вроде бы искренне говорит.

– Честно, мне ничего не нужно, я знаю свое место. Хочешь, забудем все, а хочешь, приходить к тебе буду сюда, когда позовешь.

– А как же «уйди, козел… на себя посмотри, урод»? И зачем ты полезла, когда я с женой разговаривал. Унизить хотела? Власть свою показать? В грязь втоптать?

– Прости меня. Дура я, все мы, бабы, дуры. Я ни на что не претендую, прости. Тебе удобно со мной будет.

– А зачем я тебе нужен, скажи, зачем? Ты же права: я похотливая старая скотина. Я на деньгах помешался, я не люблю никого. Я женат, у меня дети, я из семьи не уйду никогда. Бесперспективен я для тебя. Ты шефу не дала, об этом все знают, но у него хоть денег куры не клюют, квартиру тебе мог бы купить и вообще помочь. А я даже этого не сделаю, потому что тварь я, людей использую на халяву. Ну зачем тебе я такой?

– Честно ответить или наплести что-нибудь?

– Честно, честно давай.

– Потому что ты умный, потому что ты честный, потому что у тебя совесть есть, немного, но есть, потому что другие еще хуже. Потому что я мазохистка, наверное. Потому что я люблю тебя.

– Уууу, вот этого точно не надо, вот не надо меня любить.

– Да не бойся ты, я же все поняла. И почему с женой так ласково говорил, поняла, отвадить меня хотел, любви боишься?

– Боюсь.

– Не бойся. Моя любовь – мои проблемы. Тебе не помешает. Не совсем уж я идиотка. Как встречу мужика подходящего – только ты меня и видел тогда. А пока не встретила, лучше уж с тобой, лучше так… сосать сюда приходить да на столе перепихиваться. Чем с этими, которые думают, что все купить могут. Лопаются они от собственного величия, а людей брызгами их вонючими обдает. Спасибо, пробовали уже. Так что не бойся. Подумай…

Закончив говорить, Наташа несколько секунд смотрела на Алика, потом надела туфли, прикрыла объемной сумкой лицо и выбежала из кабинета.

Жизнь шла вразнос. Моральные устои трещали, стальные балки принципов со звоном лопались, в тщательно запечатанные казематы совести просачивались потусторонние миры. Впереди маячили призрачные миллионы, кокосовые Багамы, а может – казенные дома или даже жирный кладбищенский суглинок. После сумасшедшего утра пятницы Алик нуждался в отдыхе. Неторопливый мужской разговор за бутылочкой виски в обществе приятных уму и сердцу джентльменов по эффекту равен курсу лечения у модного психоаналитика. У всех свои проблемы, свои заморочки, свои бабы (в количестве от двух до бесконечности), все ребята непростые, со своими отъевшимися тараканами в холеных, тщательно ухоженных головах. Слет Василис по обмену премудростями, групповая терапия, точнее. В нынешней Москве подобных соратников по групповой терапии принято называть друзьями. У Алика таких друзей-соратников было немного: четыре-пять максимум. Встретиться сегодня могли двое: Сема Гарин и Федя Ваганов. Им он и позвонил. Собраться решили в модном ресторане на Кутузовском, а там как пойдет.

– Только без баб, – попросил обоих Алик, и просьба была принята с пониманием.

Федя и Сема отличались многим, но многое их и объединяло: Федя выродок из хорошей московской семьи потомственных дипломатов и шпионов, с прекрасным воспитанием, английским языком и образцовой внешностью русского Джеймса Бонда. Выродком он считался, потому что не служил государству в тяжелых условиях латиноамериканских прерий, как его отец генерал, а тупо зарабатывал бабки. Федя не был в этом виноват. Не повезло ему – родился на сломе исторических эпох. Сначала Перестройка и компания полуевреев-полуфарцовщиков, где его быстро научили, как блестящее знание английского конвертировать в англо-американскую же валюту. Потом девяносто первый год и первые, уже почти легальные, валютообменные операции всё с той же веселой компанией в общежитии МГУ. Потом нал, обнал и кто кого обогнал с бандитскими крышами середины девяностых. После – конфликт с ФСБ по поводу якобы отмытых чеченских денег, улаженный с помощью родственных связей и любви рыцарей плаща и кинжала к вражеской валюте. Тогда Феде показалось, что они так сильно любят доллары, потому что очень уж люто ненавидят Америку. Хотят как бы собрать все баксы мира в одну большую кучу, спалить ее на Красной площади и радостно бегать вокруг кострища, потрясая грозными ксивами. Поскольку огня в Кремле не наблюдалось со времен нашествия Наполеона, а плащи у рыцарей кинжала становились все больше от Brioni и Valentino, Федя отбросил версию как ошибочную. Под воздействием новых фээсбэшных друганов в начале двухтысячных пришлось закрыть старую лавочку и пойти наемником в новую, при солидном государственном банке, опекаемом рыцарями в гламурных плащиках. Нынче Федя гордо именовался инвестиционным банкиром, но занимался все тем же любимым делом – высокотехнологичным отгоном денежных знаков за кордон. И правильно, потому что лучший совет, который может дать честный банкир в России, – это закопать деньги в землю. В швейцарскую землю, например.

Сема был полной Фединой противоположностью. Родился он на окраине старинного русского города Тамбова. В крепкой и дружной семье. Отец – алкоголик, мать – коня на скаку остановит. А уж в горящую избу приходилось входить частенько. Семин батя, когда нажирался, имел привычку слегка подпаливать родовое гнездо. Здоровое провинциальное детство обучило Сему грамоте и основам древнего боевого искусства под названием «мочилово жестокое». Потом армия дала недостающие знания об окружающем мире. И быть бы ему честным работягой на местном заводе или, при удачном стечении обстоятельств, мог бы по партийной линии пойти (голова-то у него была всегда светлая, а темперамент бешеный). Но тут что-то хрустнуло в Российском царстве, и Семина жизнь съехала с колеи. В отличие от других своих сверстников, тихо спивавшихся в разваливающихся избах, он участвовал в жизни страны по полной. Сначала наперстки и три листа на привокзальной площади, потом работа проктолога для первых кооператоров (основным инструментом являлся паяльник), потом перегон и легализация ворованных немецких тачек, угоны эшелонов с алюминием и мазутом, гастроли в сопредельные регионы, Москву и Питер. Потом знаменитое ледовое побоище с псами-рыцарями Бичи Батумского (закончилось боевой ничьей и объединением в одну дружную интернациональную банду). Далее кровавые крестовые походы за акциями предприятий атомной промышленности. Вынужденная эмиграция в Англию, пока все не устаканится. Получение от скуки МВА в Кембридже, увлечение современной французской философией. Как бы случайное знакомство c неприметным полковником ФСБ на пляже в Ницце. Отказ от идей Сартра и Камю под напором железного аргумента фээсбэшника: «Ну мы же русские люди, братан». (Вместе с французской заумью из жизни Семы ушла и половина акций, добытых в крестовых походах на заводы.) Возвращение на родину и превращение в уважаемого бизнесмена, руководителя и совладельца неслабого холдинга по сервисному обслуживанию энергоблоков на АЭС.