Глаза Холта чуть заметно сузились.

— И каковы, по-вашему, мои намерения?

— Отомстить, разумеется, и только потому, что, по-вашему, именно я — причина ссоры между вами и бабушкой. Очевидно, вы так и не простили меня за появление в Англии.

Несколько долгих мгновений он молчал, прежде , чем небрежно пожать плечом и тихо обронить:

— Похоже, вы куда более наивны, чем я предполагал, мисс Кортленд.

— Ну, не настолько я наивна, чтобы не распознать низость, когда сталкиваюсь с таковой.

— Вы это так называете? — фыркнул он. — Похоже, вы путаете месть или низость с куда более примитивными инстинктами, но я ничуть не удивлен.

Девушка неуверенно нахмурилась.

— Не понимаю…

— Разве? А мне кажется, вы не так глупы.

Он протянул руку и бесцеремонно коснулся ее щеки.

— Бедная маленькая колонистка! Позолоченная птичка в клетке, простой воробей, превратившийся, как по волшебству, в яркую колибри… и все же не вылетевшую из клетки.

Правда, чистая правда… О Господи, он каким-то образом понял беспокойные порывы, тревожные желания, которыми она не делилась ни с кем. И все же постоянно ощущала, что оказалась в ловушке. В шелковой паутине роскоши и благодарности. И он это знает.

Судя по тому, как иронически дернулись ее губы, каким пренебрежительным стало выражение глаз, Холт понял, что попал в цель.

Повернувшись, он шагнул к двери и неслышно закрыл ее за собой.

Она вдруг вспомнила сны, преследовавшие ее по ночам все эти годы. Неосуществимые желания, неотвязную боль, так часто будившую ее. Бессвязные грезы волновали Амелию; неразличимый во мраке незнакомец тем не менее обещал несказанные наслаждения, так и не познанные ею, и это с каждым разом все больше тревожило.

Только теперь до нее дошло, что голос из темноты принадлежал Девереллу, как и руки, касавшиеся, но никогда не утолявшие голода, а чувство опасности, неизменно сопровождавшее сны, тоже исходило от него.

Не обращая внимания на тихие звуки музыки, проникавшие сквозь дверь, девушка стояла, словно пригвожденная к месту, прислушиваясь к неслышному грохоту разлетевшихся в прах иллюзий.

По залу порхали мелодии Моцарта, перебиваемые громкими, пронзительными голосами полупьяных гостей. Холт шагнул к высокой стеклянной двери, ведущей на веранду. Погода выдалась необычайно теплой для сентября, и в доме было невыносимо душно и несло смешанными запахами духов и пота.

Бабушки нигде не было видно, что, впрочем, и неудивительно: теперь она всячески будет избегать внука, пока его гнев не сменится легким раздражением. Что же, весьма мудро. Ему, как и каждому человеку, не слишком нравится оставаться в дураках, а такой удар по самолюбию снести нелегко. Подумать только, девица искренне оскорблена его ошибкой. Черт бы ее побрал: взирает на него брезгливо, как на гнусную жабу. Ни одна женщина до нее так к нему не относилась. Он не привык к подобному обращению!

Нет, он не настолько тщеславен, чтобы считать, будто все женщины от него без ума, но и далеко не так наивен, чтобы пренебрегать авансами молодых особ, польщенных вниманием богатого знатного поклонника.

Одно это означало, что сезон для них будет успешным, чтобы не сказать более, и немало заботливых мамаш из кожи вон лезли, чтобы заполучить его для своих дочерей, зачастую не слишком красивых. Одно это убеждало Холта, что его считают завидным женихом, хотя перспектива поймать графа Деверелла в сети брака оставалась крайне сомнительной.

Но эта маленькая выскочка из колоний в ужасе съеживается от его прикосновения и в штыки встречает всякую попытку завести беседу. Можно подумать, она царица бала и признанная красавица! Нищенка, без гроша в кармане, живущая благотворительностью, и к тому же почти старая дева! Двадцать один год — возраст опасный.

Ей давно пора быть замужем, иначе скоро ее начнут лицемерно жалеть, считая лежалым товаром!

Интересно, что за игру она затеяла? Действительно ли терпеть его не может или разыгрывает обычный спектакль кокетки, желающей поймать завидную добычу?

Разве мало он встречал женщин, разыгрывавших безразличие? Не такой уж глупый план. Наживка притворного равнодушия всегда манит неопытных мужчин. Вот именно, неопытных. Не таких, как он, искушенных в хитростях противоположного пола!

Положив сжатый кулак на каменные перила, он молча рассматривал раскинувшийся внизу сад. Бикон-Хаус.

Прихоть бабушки. Такое безрассудство вполне в ее духе!

Слишком велик, слишком стар, чересчур дорого обходится, а по комнатам и коридорам гуляют сквозняки.

Правда, у бабушки есть собственное состояние, и, нужно отдать должное, она не притронулась к деньгам, посылаемым ей раз в месяц через поверенного. Это немало удивляло Холта, ибо леди Уинфорд была настоящей мотовкой и проклятая благотворительность стоила ей куда дороже, чем это чудовищное строение.

— Милорд?

Холт неохотно обернулся и уже хотел было бросить что-то резкое, как узнал рыжеволосого мужчину с военной выправкой.

— Лорд Кокрин! А я думал, что вас перевели на Балтику!

Капитан Томас Кокрин, сын шотландского графа, покачал головой и мрачно улыбнулся:

— В свете моей нынешней непопулярности у парламента сомневаюсь, что в ближайшее время такое случится.

— Позор! — искренне воскликнул Холт. — Лично я считаю, что любой человек, которого Наполеон называл «морским волком», достоин командовать флотом.

Кокрин встревоженно огляделся, словно боясь, что их подслушают, и тихо попросил, выговаривая слова с сильным шотландским акцентом:

— Я видел, как вы танцевали, и решил потолковать с глазу на глаз. Мы можем где-нибудь уединиться?

— Похоже, сегодня ночь разговоров по душам. Да, я знаю такую комнату.

Сейчас им двигало нескрываемое любопытство. Кокрин был известен всем морякам как блестящий тактик и смелый морской офицер, по праву именуемый покровителем морей. И уж конечно, он ни в коем случае не заслуживал такого унижения от господ лордов Адмиралтейства.

Закрыв за собой дверь гостиной, в которой еще недавно беседовал с мисс Кортленд, Холт показал на небольшой столик у стены, заставленный хрустальными графинами с жидкостями, отливавшими топазами и рубинами.

— Бренди или портвейн?

— Спасибо, ничего. Деверелл, я в затруднении, и только вы можете мне помочь.

Со стороны Холта было бы бестактно заявить, что он ненавидит затруднения, особенно чужие, поэтому он молча направился к столу и налил себе бренди. Почувствовав пристальный взгляд Кокрина, он тем не менее не торопясь сделал несколько глотков, прежде чем осведомиться: