– Он весит один фунт восемь с половиной унций, я его взвешивала на кухонных весах.

– Ты его из пипетки кормишь?

– Он получает четыре раза в день ложку питательных кошачьих консервов. Чтобы наполнить его маленький барабанчик, много не надо.

Бутси удобно устроился на коленях у Квиллера и мурлыкал так громко, что дрожали все его двадцать четыре с половиной унции. Время от времени он тихонько попискивал, от усердия закрывая при этом глазки.

– Смазать надо, скрипит, – сказал Квиллер.

– Значит, ты ему понравился. Он хочет, чтобы ты стал его крестным папой. Поцелуй его.

– Нет, спасибо. У меня дома остались ревнивые коты.

Наконец, к его великой радости, Бутси водворили обратно в спальню и подали обед. Снова был «карри» и такой острый, что Квиллера подбросило на стуле после первого же куска.

– Ох! – выдохнул он.

– Очень остро? – поинтересовалась Полли.

– Умереть можно! Что это?

– Я научилась сама готовить порошок «карри» – четырнадцать специй, включая четыре сорта перца. Дать холодной воды?

Полли поминутно заглядывала в спальню – проверить, как там котёнок. Спит или проснулся? В корзинке или вылез? Довольный или нет? Квиллеру просто не верилось, что умная, интеллигентная женщина средних лет, занимающая ответственную должность в Публичной библиотеке, за один вечер может превратиться в блаженную идиотку.

На десерт она очень кстати подала шербет, а кофе предложила пить в гостиной.

– Хочешь, чтобы Бутси с нами пошёл? – робко спросила она.

– Нет, – твёрдо ответил он. – Мне нужно обсудить с тобой одно серьёзное дело.

– Правда? – Она встревожено посмотрела в сторону спальни, откуда донёсся писк, и он понял: чтобы привлечь её внимание, придется бросить бомбу.

– У меня есть предположение, – сказал он, – что Айрис Кобб убили.

Услышав слово «убили», Полли пришла в ужас. В Мускаунти традиционно считалось, что насильственной смертью умирают только в больших городах в Центре.

– Почему ты так думаешь, Квилл?

– Наблюдения, размышления, умозаключения. – ответил он, с таинственным видом поглаживая усы. – Вчера в «Старой мельнице», если ты помнишь, я спросил, не ходят ли слухи, что в доме Гудвинтера живут привидения. Я спросил это не просто для поддержания беседы. Перед смертью Айрис жаловалась, что в стенах слышны какие-то звуки – постукивания, стоны, даже крики. Из её последнего письма к сыну ясно, что страхи довели её чуть ли не до помешательства. Ей уже казалось, что в доме завелись злые духи. А перед самой смертью она увидела за окном кухни нечто такое, что испугало её.

– Откуда ты знаешь?

– Она как раз говорила со мной по телефону. Вскоре после этого я приехал и нашёл её мертвой в кухне на полу. И что странно, везде был выключен свет – и в доме, и на улице. Следователь сказал – сердечный приступ, но я видел, какой ужас был написан у неё на лице, и я говорю, что это не обычный сердечный приступ. Кто-то или что-то, увиденное ею за окном, напугало её до смерти, намеренно или случайно. Этот же самый кто-то – или что-то – выключил свет то ли до, то ли после того, как она потеряла сознание.

Полли застыла в изумлении и даже забыла посмотреть на дверь спальни.

– Ты хочешь сказать – привидение? Ты ведь всегда смеялся над такими вещами.

– Я говорю только, что не знаю. Происходит нечто такое, чего я не понимаю. Коко часами просиживает на подоконнике, глядя в то самое окна где Айрис увидела что-то страшное.

– Что видно из этого окна?

– С наступлением темноты – ничего, разве что кошки могут разглядеть то, чего мы не видим. Днем – только двор и старый амбар. Птицы улетели на юг, а все белки отправились на Фагтри-роуд запасаться желудями. Но что-то притягивает внимание Коко. Ещё он рыскает по полу на кухне, принюхивается и ворчит про себя.

– Ты слышал что-нибудь похожее на те звуки, что тревожили Айрис?

– Пока нет. Лампочки в люстре то горят, то не горят непонятно почему, но больше ничего странного.

– Я слышала истории о призраке Эфраима, – сказала Полли, – но считала их ерундой. Как это ужасно, Квилл! Почему так должно было случиться с этой чудесной женщиной?

– Может быть, так: она принимала много лекарств и от этого стала более восприимчива к каким-то явлениям в доме, на которые никто другой не обратил бы внимания, – даже она сама, если бы у неё было всё в порядке со здоровьем.

– Надо ведь, наверное, со всем этим что-то делать?

– Не знаю, как мы можем действовать, пока нет никакой другой информации, – заявил Квиллер. – Дай мне время. В конце концов, прошло ещё только три дня.

Озадаченная и встревоженная, Полли хмурила лоб. Она ни разу не заговорила про Бутси и даже не посмотрела на дверь спальни. Квиллер с удовольствием отметил это про себя и ушел, извинившись, что не может задержаться дольше.

По дороге домой в Норд-Миддл-Хаммок он серьёзно задумался о Полли и о суете, которую она подняла вокруг котёнка. Он и сам восхищался своими котами и уважал их – и, Бог свидетель, как он их только не баловал. Но я же с ними не сюсюкаю, говорил он себе. В устах такой рассудительной женщины, как Полли, этот бессмысленный лепет звучал просто странно. Мысленно перебирая годы их знакомства, он вспомнил, что его прежде всего привлёк её ум. В некоторых вопросах она проявляла подлинную эрудицию. Она была застенчива от природы, и поэтому их отношения начинались трудно, но впоследствии стали очень тёплыми. Потом, когда они уже стали хорошими друзьями, она попыталась предъявлять на него какие-то права и стала немного навязчивой и иногда ревнивой. Всё это он мог понять, со всем этим он мог справиться, но её причитания над котёнком – это чересчур. Больше не будет таких безмятежных выходных за городом в доме Полли, когда их было только двое, с чтением Шекспира вслух и музицированием – по крайней мере пока Бутси не перестанет отвлекать её внимание. Бутси! Что за гнусное имя для сиамского кота! – не мог успокоиться Квиллер. Если уж она так любит Шекспира, почему бы ей было не назвать его Пэк?[10]

Чтение завещания Айрис Кобб происходило в четверг утром в адвокатской конторе Хасселрича, Беннетта и Бартера в присутствии Денниса Гафа, Ларри Ланспика, Сьюзан Эксбридж и Квиллера, причём последний шёл с большой неохотой. Старший из партнеров, пожилой, седеющий, немного сутулый человек с подрагивающими щеками, славился своей любезностью и неизбывным оптимизмом. Как однажды заметил Квиллер, он принадлежал к тому сорту адвокатов, которые умеют сделать так, что клиент просто мечтает, чтобы его преследовали судебным порядком, развели или признали виновным.