Раздался звук деревянных трещоток, пришла наконец очередь для танца Комаё. Сказители стройными голосами затянули балладу киёмото. Откуда-то уже раздались аплодисменты. Три гейши-ученицы, спешившие вернуться на свои места, пробегали по коридору как раз за спиной Ёсиоки, и он услышал:

— Это же «Ясуна»! Подожди-ка…

— У сестрицы Комаё чудно получается Ясуна, это хороший номер.

— А как же иначе! У неё же есть Сэгава-сан…

— Говорят, у них ужас что за роман!

По какой-то случайности этот разговор вдруг отчетливо донесся до ушей Ёсиоки сквозь гул движущейся толпы. Ёсиока невольно обернулся в ту сторону, откуда донеслись голоса, но спины пробегавших мимо учениц уже скрыл встречный людской поток, лишь мелькнул яркий узор широких поясов и длинных развевающихся рукавов. Кто они были, из какого дома — это определить было уже невозможно. Однако Ёсиоке было достаточно и того, что он услышал, одна только последняя реплика: «Ужас что за роман» — говорила ему даже больше, чем требовалось.

Одно дело, если бы это сказали ему в лицо, желая уязвить, но здесь… Слух слетел с губ наивной девочки-ученицы, которая, разумеется, не знала о его присутствии, произнесла все это мимоходом, очень естественно и ненарочито, без всякого умысла. К этим словам стоило серьезно прислушаться. Выражаясь иносказательно, «небо не имеет уст, но глаголет устами людей». Придя к такому заключению, Ёсиока принялся сколько возможно подробнее припоминать мельчайшие особенности поведения Комаё после того самого дня на вилле «Три весны». Одновременно он терзался вопросом: неужели его неразлучный спутник Эда узнал обо всем еще раньше него? И если Эда знал, то неужели молчал из жалости? Уж если суждено было такому случиться, то Ёсиоке хотелось бы узнать об этом первым. Каким же простаком он выглядел! А он-то льстил себе, что слывет завсегдатаем мира «ив и цветов»! Уже одно это заставляло его почувствовать жгучий стыд перед окружающими и удвоенный гнев на Комаё.

Сказители, сидевшие в ряд на специальном помосте с правой стороны сцены, стройными голосами завершали вступительную часть:

Воды бьются о скалы, кипят,

Падают каплями слез на грудь.

Одинокий рукав в изголовье стелю

В безответных думах любви.

Зазвучали маленькие барабаны иудзуми, и публика замерла — вот-вот должен был появиться Ясуна, поэтому все взгляды в зале прикованы были к занавесу над «цветочным помостом», откуда выходят актеры. В верхнем ярусе кто-то не переставая хлопал. Явившаяся залу Комаё в помрачении рассудка сминала длинными, волочащимися штанинами шаровар окутанные дымкой травы в весенних полях.

Переполненный ненавистью, Ёсиока не желал даже видеть её и нарочно перевел взгляд на потолок. Только теперь он не торопясь начал обдумывать причины, которые могли удерживать Комаё от ухода из гейш и от согласия на его предложение. Даже прогоняя от себя эти мысли, он все равно никуда не мог от них деться. Вплоть до сегодняшнего дня, до этого самого момента, у него в голове не укладывались никак доводы Комаё, не спешившей перейти к нему на содержание, однако теперь все приобрело более или менее внятное объяснение. Настало время наконец расстаться с этой женщиной. Он тоже, в свою очередь, хотел бы с невинным видом преподнести ей сюрприз.

Нет, теперь было бы нелепостью опять вернуться к гейше Рикидзи. Неужели во всем квартале Симбаси, от южных до северных пределов, среди более тысячи девятисот гейш не найдется женщины, узнав о его связи с которой, Комаё расплачется от горькой досады? Ёсиока переводил взор с лож в нижнем ярусе к местам на татами вдоль «цветочного помоста» и в партере, он отметил даже людей, стоящих в коридоре, пытаясь единым взглядом запечатлеть всех женщин в этом зале, которые были похожи на гейш.

Публика единодушно следила за каждым движением танца Комаё, которая, теперь уже на подмостках главной сцены, изображала безумного Ясуну, мечущегося в поисках умершей возлюбленной. Вдруг дверь ложи тихо отворилась, и кто-то, понизив голос, произнес:

— Прошу простить за опоздание.

Это вошла и поздоровалась гейша Кикутиё из дома «Китайский мискант» — та самая густо накрашенная Кикутиё, о которой злоязычные подруги говорили, что она чем-то напоминает проститутку.

Поскольку сегодня во втором номере программы, в сцене «Уличный кукловод», Кикутиё исполняла партию второй сказительницы, у неё были высокая прическа симада и кимоно с узором по подолу, до самого ворота расшитое золотом, а белил и румян было еще больше, чем обычно. Ёсиоке, непроизвольно обернувшемуся на стук двери, лицо Кикутиё в отблесках рампы показалось похожим на картинку красавицы с дощечки для новогодней игры в волан,[20]даже её короткая шея вдруг как-то вытянулась.

В глазах товарок Кикутиё была не слишком привлекательной женщиной, не умевшей к тому же подбирать гардероб, однако мужчины первым делом смотрели на её тело и великолепную кожу. Ну а то, что все в ней было чересчур густым и ярким, как и её косметика, что манерам недоставало лоска, что выглядела она несколько неряшливо, — так ведь как раз это порой и привлекало мужчин, возбуждая их интерес гораздо сильнее, чем заученная обходительность и такт знаменитых гейш.

Поскольку в ложе уже расположились четыре человека, явившаяся позже других Кикутиё поместилась как раз в середине и, словно ненароком, придавила колено сидевшего со скрещенными ногами Ёсиоки. Сзади ему хорошо была видна её белоснежная полная шея, а невзначай скользнув взглядом ниже, поскольку ворот на спине она носила сильно приспущенным, он сумел даже углядеть край горловины нижнего кимоно, прячущийся под белым шелковым верхним воротником. Ёсиоке показалось, что он ощущает исходящий оттуда аромат и даже тепло женского тела.

Ёсиока вспомнил о том, что отношения между Комаё и Кикутиё всегда и во всем близки были к соперничеству. Взять хотя бы сегодняшний концерт: ведь раз уж Комаё решила исполнить танец Ясуны под балладу в стиле киёмото, то она бы вполне могла обратиться к Кикутиё, гейше из её собственного дома и признанной мастерице сказа киёмото. Однако же Комаё решила, что тогда меньше внимания будет привлечено к её танцу. Не жалея средств, притом немалых, она попросила актера Сэгаву Исси пригласить ансамбль профессионалов, сказителей-мужчин. И это вовсе не потому, что ей не хотелось, чтобы выступала Кикутиё, не потому, что она не признавала за ней мастерства. Просто у Комаё не было времени обо всем этом задуматься, ей хотелось только одного — прославиться на весь квартал Симбаси в качестве лучшей танцовщицы. Что же касается Кикутиё, то ей все это было совершенно не по нраву. Ей совсем не хотелось видеть этого Ясуну, потому что успех Комаё не мог её не раздражать. Но ведь нельзя же было показать это перед постоянным клиентом и хозяйкой чайной, которым их дом гейш был многим обязан! Потому-то она и навестила ложу патрона Комаё. Она должна была произнести хоть несколько вежливых слов, хотя в душе негодовала и готова была позорно разрыдаться.