– А уже известно, кто этот человек?

– Да, его зовут Ибрагим Султанов. Он работал хранителем в городском краеведческом музее. Пожалуй, он последний из могикан. Один из тех фанатиков, кто не хочет складывать оружие и не согласен на законное, – Кисенгер подчеркнул слово «законное» поднятым вверх пальцем, – доказанное в суде высшей инстанции право этнической группы грузин на владение этими землями и этим городом. – Кисенгер попросил у своего помощника стакан колы, сделал несколько глотков и продолжал: – Естественно, из-за одного человека процесс урегулирования конфликта тормозиться не будет. Мое руководство считает, что поимка этого преступника может вестись параллельно с организацией мирной жизни. У нас отличные сыщики. Никуда он от нас не денется! Кроме того, благотворительная организация «Фонд возвращения грузин в Колхиду» назначает премию за поимку Султанова в размере… одного миллиона американских долларов.

Дождавшись, когда стихнут возбужденные голоса, Кисенгер произнес:

– Я очень надеюсь, господа, что вы приложите все усилия, чтобы эта новость как можно быстрее стала достоянием общественности. Хочу сообщить также, что специальным постановлением ООН с завтрашнего дня открывается южный блокпост для всех желающих вернуться в город. Пусть люди возвращаются, занимают пустующие дома и начинают жить мирной жизнью. Как вам такое решение, парни? – возбужденно выкрикнул Кисенгер, явно понимая, что его заявление станет сегодня событием номер один на всех новостных каналах мира.

Услышав последнюю фразу, Анна Сирош закрыла рукам рот, чтобы громко не закричать, а затем прошептала:

– О боже! Что они творят?

Она посмотрела на своего соседа в поисках поддержки.

– Через южный блокпост в город могут войти только грузины. Это их сторона. А как же осетины и те, кто остался в городе? Их же всех уничтожат! Они устроят всем кровавую бойню!

– Хм, не знаю, как для всех, но тому парню не повезло, это точно, – проворчал ее сосед. – Ежу ведь понятно, что завтра все, кто войдет в город, будут заняты его поисками. Не сомневаюсь, что на него будет устроена настоящая облава, а наши коллеги-журналисты превратят это дело в красочное ток-шоу.

Мужчина почесал подбородок:

– Интересно, чем же он так насолил Кисенгеру? И вообще, что это за парень, которого он так боится, что не может достать сам и в то же время хочет достать его чужими руками?

Занятый своими мыслями, он не успел отреагировать, когда Анна приподнялась, отодвинула в сторону пластмассовое кресло и со словами «Я не могу здесь больше находиться, подонки!» выбежала на улицу, зажимая рот рукой, словно останавливая рвотные позывы: «Простите, мне душно. Мне надо выйти на воздух».

Соседу ничего не оставалось, как, пожав плечами, пробормотать: «Ох уж эти женщины! Впечатлительные натуры!» – и, взяв со стула забытый ею диктофон, выйти следом.

Через минуту в пресс-центр вошел майор связи объединенной группировки в сопровождении двух вооруженных солдат. Солдаты встали у откидного полога палатки на караул, перегородив выход, а майор скорым шагом, не обращая ни на кого внимания, прошел через центральный проход к Гарри Кисенгеру, наклонился через стол и прошептал ему на ухо несколько слов.

– Что?! – У Кисенгера глаза выскочили из орбит. – Да вы своем уме? Вы понимаете, что говорите!

В зале сразу же установилась гробовая тишина. Все превратились в слух. Офицер снова наклонился к Кисенгеру и повторил свою фразу:

– Ничего не могу поделать! Чрезвычайная ситуация. Это распоряжение главнокомандующего. Приказано всех журналистов задержать в пресс-центре и не выпускать до особого распоряжения, а вам срочно явиться в штаб для получения дополнительных указаний.

Только во второй раз ему не удалось сказать это настолько тихо, чтобы его слышал только советник по делам национальностей. Из зала тут же послышались возгласы:

– Мы что, арестованы? Это неслыханно! Вы понимаете, чем это пахнет?

Кто-то, попытавшись проверить слова на практике, встал и пошел к выходу, но был бесцеремонно отодвинут назад молчаливым спецназовцем-негром.

Майор повернулся лицом к залу и прокричал:

– Господа журналисты, не провоцируйте солдат. У них приказ стрелять на поражение в каждого, кто попытается выйти из пресс-центра. Просим всех сохранять спокойствие. Все это в целях вашей же безопасности. Ужин будет доставлен прямо сюда.

– Майор, скажите хоть, что случилось?

– У меня нет таких полномочий, но думаю, что мистер Кисенгер получит всю информацию и обязательно поделится ею с вами.

Майор наклонил голову и посмотрел на Кисенгера.

– Идемте, Гарри. Генерал Джонсон приказал доставить вас как можно быстрее.

* * *

Как только Гарри Кисенгер вышел из палатки пресс-центра, то сразу понял, что случилось нечто неординарное. Этого просто невозможно было не заметить. Над мертвым городом, там, где, по идее, должно было быть черно-звездное приморское небо, стояло огромное золотое зарево. И зарево это переливалось гигантскими буквами. Зрелище было фантастическим и ужасным. Буквы были непонятные – то ли иероглифы, то ли иные древние письмена, – но они о чем-то кричали, говорили, убеждали. Уже через секунду Гарри Кисенгер поймал себя на мысли, что готов стоять и смотреть на этот свет целую вечность, пытаясь разобрать смысл этих букв, и что несмотря на тишину вокруг, он слышит эти буквы, эти слова внутри себя.

В них было что-то знакомое, родное и одновременно непонятное, пугающее, строгое. Словно лицо матери и слова отца над колыбелью младенца.

– Гарри, не смотрите туда, – сказал майор, положив ему руку на плечо. – Это может быть каким-нибудь новым оружием русских, воздействующим на подсознание. Генерал приказал вам остерегаться прямого визуального контакта со светом до выяснения его природы.

Гарри вздрогнул и с трудом отвел лицо в сторону.

– Когда это появилось? – спросил он.

– Часа два назад, – ответил майор, взглянув на часы. – И яркость света постоянно растет. Еще полчаса назад свет был как от мощного прожектора, а буквы можно было рассмотреть только в бинокль. И вот видите, что сейчас.

– Вижу! – Гарри потребовалось собрать волю в кулак, чтобы не кинуть в сторону города еще один хотя бы короткий взгляд…

* * *

Дорога до штаба занимала не более десяти минут, но, сидя в броневике, Кисенгер успел прийти в себя, собраться с мыслями и поэтому, когда он вошел в зал оперативных совещаний, то даже попытался шутливо поприветствовать генерала:

– Добрый вечер, Джонсон, если, конечно, он добрый.

Генерал Джонсон на шутку не отреагировал. Он взял в руки пульт от большого монитора, висевшего на стене, и ответил:

– Благодарю вас, Гарри, что не замедлили явиться! У нас мало времени! Я могу начинать сеанс?

– Не за что, – ответил ему Гарри. – Да, конечно, начинайте.