И тогда под ольхой у ручья выкопали для неё могилку, поплакали, удобно её туда уложили, и на третий день там зацвела маргаритка, белая как молоко.

И цветёт там до сих пор. А беленькая маргаритка рядом — папина. Ведь он принимал всё так близко к сердцу! Всё светил и светил, но угасал, и света у него было всё меньше, пока не сказал, что уже не может, и остался дома.

А тут такое! Однажды вечером — под можжевельником уже поужинали — прибежала крёстная:

— Послушай, Малыш, ты не видел крёстного? Его до сих пор нет дома, а солнце уже высоко. Ах, я сильно боюсь.

— Нет, крёстная, я его не видел.

И папа тоже начал беспокоиться.

— Ах, с ним что-то случилось, идите его искать.

И они пошли искать. Звали и плакали, летали и бегали, но нигде ничего, и никто о крёстном ничего не знал. Столько было стенаний! Яночка крёстную всё успокаивала и успокаивала, но крёстная не могла успокоиться. Ведь шёл уже второй день! И лишь на третий день Малыш рассказал, что в лесу под дубом недалеко от дороги выросла беленькая маргаритка, и что раньше её там никогда не было.

— Ах, это его маргаритка, тот дятел его все-таки сожрал, ох, ох! — и они плакали и стенали.

А папа всё слабел и слабел.

— Ведь и мне здесь уже недолго осталось, только любите друг друга и слушайтесь!

И когда однажды папа долго не выходил к завтраку, Малыш пошёл за ним в комнатку, а он там лежал на кровати, ножки сложены и весь окоченевший. Ах, снова было столько скорби и печали!

И тогда они под ольхой у ручья выкопали для него могилку, поплакали, удобно его туда уложили, а на третий день там зацвела маргаритка, белая как молоко. Цветёт там и до сих пор.

— Крёстная, оставайтесь у нас! Не будет нам так одиноко! — просили Малыш с Голубкой.

Но крёстная не согласилась.

— Нет же, нет, милые дети, я должна дома умереть, и тогда отнесите меня в лес под дуб, понимаете?

И вот они остались одни. Малыш с Голубкой одни, крёстная одна, Яночка одна, только в валежнике молодой светлячок женился, и старым вместе с молодыми было там хорошо.

И так они всё светили и светили, и когда солнце уже вставало, Малыш поджидал того молодого из валежника, и они вместе летели домой. И всё светили и светили, а высокая, полная женщина сидела за столом в том красивом доме и писала длинное письмо, а маленькая девочка уже была совсем большая и красивая. На ней был длинный беленький передник, и она помогала кухарке на кухне. А светловолосый Павлик — нет, его нигде не было. Наверное, он был где-нибудь в школе.

И пришла осень. Света убывало, а холода прибывало, и светлячки знали, что уже никуда не полетят. Договорились только, что ещё все встретятся, и раз крёстная очень просила, то решили встретиться у неё. И пришли те из валежника, молодые и старые, Яночка и Малыш с Голубкой. У них были пироги с творогом и маком, а Яночка им прислала с жуком-щелкуном виноградину, словно от грозди оторвавшуюся, такую красивую, синюю с красным отливом. И они сидели у печи и разговаривали, но что-то было не так. Ведь с ними уже не было крёстного, и папы тоже, а ещё и мамы! Всё время о них вспоминали.

И тогда они помолились и стали прощаться.

Те из валежника спешили домой за склон в валежник, Яночка в мох под вереском, а Малыш с Голубкой остались у крёстной, обещали, что всё ей на зиму законопатят и подровняют. И всё ей законопатили и подровняли, а когда уже летели домой, Малыш сказал.

— Слушай, Голубка, пойдём ещё Яночке поможем.

И они пошли. Яночка как раз перекладывала запасы из кладовки в кухню.

— Яночка, мы пришли вам помочь. Вот глупые, что раньше не догадались, правда!

— Что вы, милые дети! Я ещё и сама могу всё сделать. Вот если бы не могла… Но раз вы пришли, то помогите!

И они помогли.

Потом взялись за работу дома. Ведь было уже очень холодно. Перенесли всё в кухню, закрыли двери на засов, вставили клинышек, заложили двери и окна мхом, а теперь — пускай хоть и мороз!

Помолились и легли спать, и спали. И хорошо им спалось!

И пришла весна. Всё, всё вокруг расцвело, но крёстная об этом уже не знала. Когда Малыш и Голубка пришли в первый раз её проведать, та была без чувств. Они мигом её вынесли на солнышко, и она открыла глаза и ещё раз на них посмотрела, но потом умерла.

И они снова плакали. И Яночка плакала, и те светлячки из валежника плакали, и раз крёстная так пожелала, отнесли её в лес под дуб. Выкопали могилку, удобно её туда уложили, поплакали, а на третий день там расцвела маргаритка, белая как молоко. И обе они цветут там до сих пор.

— Ах, вот и остались мы одни! — сетовала Голубка.

— Ну, не жалуйся, — утешала её Яночка, — только слушайтесь как следует! Я всегда вас любила, и чем больше вы будете слушаться, тем больше буду вас любить.

И они слушались и любили друг друга.

А те светлячки из валежника — у них всё было иначе! Под можжевельником уже спали, но тут вдруг прибежали полные ужаса светлячки из валежника и забарабанили в двери.

— Кто там? Что случилось?

— Ах, это мы из валежника. Мы уже спали, но тут приехали люди на телеге и стали на неё наш валежник складывать, и весь домик нам разломали. Мы едва убежали. Ах, что же делать!

— Ну, не плачьте! Как-нибудь всё образуется. А пока идите к нам!

И тут же им открыли, и мягко постелили, а с утра Малыш с Голубкой договорились.

— Знаете что? Тот домик, под дубом свободен и нам он не нужен. Оставайтесь там, будем жить ближе друг к другу.

И они согласились, и были рады, и сразу же туда переселились. Ведь вещей у них почти не было. Раз они всё потеряли! Поэтому Голубка им прислала муки, крупы и масла, а Яночка им тоже много чего прислала.

И светлячки опять светили и светили, и любили друг друга.

А когда однажды Малыш прилетел в тот сад, рядом с красивым домом, там прохаживался симпатичный солдат: красный мундир с золотым воротничком, на боку красивый палаш, под руку с той самой высокой полной женщиной с каштановыми локонами, которые, однако, уже сильно побелели. А вслед за ними другой симпатичный солдат вёл под руку очень, очень красивую девушку и они о чём-то говорили.

Первого Малыш сразу узнал, это был тот самый Фреда с каштановыми волосами, и Эл инку тоже узнал, но второго узнать никак не мог. Он был чужой. Ну и пусть! Ведь Малыш не обращал на них внимания и почти их не замечал, а всё светил и светил.

Но дома он частенько бывал мрачен, а на Голубку иногда так жужжал, что глаза у неё сразу наполнялись слезами.