Мать за такие шалости бранила, пыталась запирать нас, но это лишь добавляло азарта. Кричала она и на отца, но тот лишь отмахивался, а после одного, наиболее жуткого скандала, заперся с ней в комнате и вроде бы отшлепал, по сдавленным ее стонам и кровоподтекам на руках после мы разобрали, что случилась промеж ними ссора.

Сестра от вида тех синяков скисла. Игра утратила былой интерес. Мать смотрела тускло, но еще пыталась вставлять слово против. Я же носил отцовские посылки без прежнего огня, но старательно – за каждую он, не скупясь, давал целый патрон или живой глаз робота, в котором булькало, а сам он светился, или щепоть белой махорки, за которую старшие мальчишки брали меня в свои игры.

Весной случилась большая охота. Столица столицей, у нас слыхали о протоколе «Белый Дом», вроде как страну собирали из лоскутов, ни чихнуть ни бзднуть без спроса, но промысел на большой дороге никто не отменял. Как зимовать, на что меняться? И потом, ну, где тот Чикаго?! Под осенние бури выкатились в рейд на чужое полотно. На тягачах ушли далеко за Троллев мост, перекрыли обе колеи. Отца прихватили с собой, хоть и брыкался. Но кто еще здесь рубит в тротиле?

Неделю сидели как на иголках, мама в отчаянии содрала и переклеила обои, вычистила всю посуду до блеска и всерьез взялась за нас. Ух, мы взревели от каждодневных стирок, штопки и мытья ушей. Дни ползли, как раздавленные, мы же изнемогали от любопытства. Мальчишки на улице бесперечь сочиняли жуткие истории, как наши отцы напоролись на людоедов, пустынного Дьявола, как им намотали кишки на карданы и таскали по пескам, пока вся требуха не вывалилась. Глаза врунов горели, мальчишки отшелушивали с губ растрескавшуюся кожу, и казалось, что это их рты не выдерживают такого количества лжи, но мы слушали, задержав дыхание, и восхищенно ухали.

Наконец встала пылью пустыня, показались наши тягачи, все горожане от мала до велика вывалили на улицы. Каждому хотелось узнать как? Удалось? Что захватили? Все гомонили, подбрасывали в воздух кепки, возбужденно хватали друг друга за локти, даже распределители из Чикаго заметно оживились, в толпе шептали, что их молчание обещали щедро замазать.

Когда машины подошли ближе, восторгов поубавилось. Возвращалась едва ли треть машин, и те выглядели жутко. На последнем издыхании пришвартовались тягачи, но из них посыпались белозубые, радостно горланящие люди с безумными синими глазами. «Победа! – вопили они. – Видали?! Видали?!» Каждый транспорт приволок за собой улов – гремящий хвост из трех-пяти трейлеров автопоездом в связке.

Отца среди счастливчиков не оказалось. Мать рассыпалась в рыданиях, упала наземь, и нам пришлось упрашивать прохожих помочь донести ее до дома. Там она забилась под кровать и проклинала мир, разбивая кулаки о стену. Покрывало на кровати вздрагивало, а я обнимал сестренку, малой исполнилось семь, и ни черта она в этих взрослых драмах не смыслила, а лишь горько плакала.

Отец пришел ночью три дня спустя. Мы проснулись от стука и бряка на кухне. Мать стекла с кровати, где все мы заснули, сбившись в кучу, прошлепала к двери и замерла у щели, подсматривая. Я на коленях подполз к ней и выглянул снизу. Света никто не зажигал. Отец грязно бранился, мы узнали его голос, стекло летело на пол, кухня звенела осколками.

Мама нажала выключатель. Отец сидел на столе. В отличие от ясноглазых лихачей был он серым морщинистым демоном. Нижняя губа отвисла, глаза слезились, он заслонился рукой от света, и мы заметили, что с ног до головы одет он в песок. Свежими орденами расцвели дырки на груди его кителя. Да и китель-то был не его, снятый с чужого, более широкого, плеча.

– Чего вылупились? – харкнул отец, поднимая руку, точно для удара. С порезанной ладони строчила кровь. В открытой пасти не хватало нескольких зубов. Я поднялся с колен и кинулся к отцу, облапил за ногу и басовито заревел. Сестра проснулась и завыла мне в унисон. Тут и мама сползла по косяку.

Налетчики из Андратти прежних боевых навыков не утратили и бронепоезд взяли с колес. Не подвели и отцовские толовые шашки. Разыграли конвой, как по нотам, вырвали рельсы из-под колес, задымили почти милю пути спереди и сзади, навалились всей массой и принялись радостно потрошить вагоны, как тут случилась неприятность. Из-за холмов ударили по тягачам пушки, а над закипевшим сражением прошло звено истребителей. Состав оказался умело состряпанной ловушкой. Капкан захлопнулся.

Силы Андратти моментально распороли на две части. Особенно досталось мародерам у бронепоезда. Из них – элитные волки, наконечника копья! – не выжил никто, так по-взрослому за них взялись. Управляемые ракеты не шутят. Арьергарду, в котором скучал отец, выкатилась козырная Монтана, им удалось отбиться и уйти в пески. Из четырех десятков машин с боя бежали едва ли пятнадцать.

Чтобы стряхнуть противника с хвоста, они кинжально углубились в союзную территорию. Нынче так не делали, предупреждали заранее, но страх перед истребителями выварил некоторые мозги. И прежде считалось дурной приметой пересекать федеральную трассу – сиди на своем клочке, беды не нюхай! – но они нырнули глубоко за нее, пренебрегая суевериями. И были вознаграждены! Там, где на трассе стояла заправка и парк дальнобоев, обнаружился целый караван мормонов. Наметились на своих новеньких трейлерах паломничать на юг. Линяли от надвигающейся грозы. Но та громыхала по всей стране и не думала отпускать кого-либо.

Мародеры Андратти выкатили на холм, откуда открывался вид на заправку, ближе к ночи. Трейлеры теплели огнями. Кроме них перемигивалась лишь вывеска заправки. В делах дальнобоев стоял мертвый штиль, да и не рисковал никто возить груз в одиночку, больно смутные времена настали.

В траве вокруг заправки напряженно стрекотали цикады, предвещая дурное.

– Не свезло с поездом, – сплюнул кто-то из молодых парней, – так здесь догонимся.

И эта дурная, червивая мысль заразила весь их потрепанный флот. У отца заныли потроха. Кошки обоссали душу, а ноги отказались участвовать в этом раздоре. Он тихонько выскользнул из тягача, в котором делили фронты атаки, живот резало немилосердно, он всегда праздновал труса перед смертоубийством и отсиживался за холмами со спущенными штанами, проклиная колики и собственную слабость.

Вот и теперь, не успел он облегчиться, как услышал взводимые движки, рев труб и начинающуюся вакханалию. Небо распороло сигнальными ракетами, и рыцари-ублюдки Андратти обрушились на мормонов. Те проснулись в аду.

Когда отец спустился к заправке, все было кончено. Крепкие мужчины, пытавшиеся дать отпор, лежали невысокой кучей под брезентом, остальных деловито обыскивали, строили шеренгой – лицо в затылок – ботинок не снимали, в лицо не плевали.

Трейлеры сцепили небольшими партиями. Те, что не смогли угнать, подожгли. Вместе с мормонами. Кто-то некстати вспомнил, что они на союзной территории, и если кто-то, хоть один, опознает их, то Андратти не спасет ни туннель на Чикаго, ни подписанные с Конфедератами бумажки.

– Раньше надо было включать заднюю, – не удержался отец, – пока пальбу не затеяли!

Его морозило от глупости, которую они совершили. Одно дело – чужой бронепоезд. Но вовсе иное – двести живых душ на землях союзников. Отцу выбили зубы и бросили в песках. Но папаша отличался упрямством и стойкостью и до дома добрался.