И вот когда она подогрела воду, чтобы приготовить себе чаю, в кухню заглянул Миша.

– У меня такое чувство, будто бы я умер и перенесся в какое-то другое измерение, пространство, – сказал он, быстрыми и легкими шагами приближаясь к ней и обнимая ее. При этом он часто дышал и сильно дрожал. Видимо, этот его порыв страсти или нежности к ней дался ему нелегко. – Я так люблю тебя, Таечка. Просто умираю! Пожалуйста, если я не противен тебе, если ты веришь, что я смогу сделать тебя счастливой, стань моей женой!

И принялся мелко-мелко и нежно-нежно целовать ее руки.

Разве могла она сказать ему, что никогда прежде не воспринимала его как мужчину? Не видела себя с ним в одной постели? Хотя как друг, как надежный и преданный друг, он был просто бесценен.

А что, если согласиться связать с ним свою судьбу и попытаться полюбить его? А что, если этот немного женственный, изнеженный и своеобразный человек когда-нибудь откроется ей с другой стороны, и она полюбит его? Пожелает его?

Вместо ответа, она обняла его и прижалась к нему. Возможно, он воспринял это, как ее положительный ответ, но, может, просто решил, что она еще не готова ответить ему. В любом случае, им обоим в эту ночь было на кухне как-то особенно хорошо и спокойно. Они выпили чаю и вернулись в свои постели. В разные постели.

– Миша… – она вернулась в реальность, посмотрела на Виолетту, сидящую напротив нее за столом и поедающую котлеты, на Мишу, застывшего с немым вопросом во взгляде, и сказала то, что должна была сказать ему еще ночью: – Иванов меня изнасиловал вчера. В гримерной. А Виолетта подобрала меня на улице, когда я лежала там без сознания… Теперь понимаешь всю степень моего желания убить его, уничтожить?!

Подозревала ли она, что Миша заплачет, услышав такое? Закрыв глаза, будет сидеть за столом и раскачиваться, пытаясь понять, что значит это событие для него самого?

– Миша, может, хватит уже?! – поморщилась Виолетта. – Мужчины как бы не должны плакать… А вы, наверное, думаете: и чего это мы решили этого Иванова пришить, да? Только из-за вас и вашего ресторана? Да он отморозок, нелюдь, ему не жить! А что касается технического исполнения, то все правильно – оформим ресторан на Таисию, подкинем улики Борисову домой (все хорошенько обдумаем!), сделаем так, что у Борисова будет мотив для убийства Иванова. Скажем, та же соседка, Зоя Григорьевна, подтвердит, что не раз видела, как Борисов приставал к тебе, когда вы сталкивались с ним в подъезде… Вы же – соседи!!! Что вы оба так смотрите на меня? Хотите сказать, что я полный бред несу?!

– То, что он мой сосед – даже хорошо… – проговорила Тая, понимая, что, возможно, только так можно будет отвести подозрение, связанное с убийством Иванова, от Миши, Виолетты и себя самой. – Думаю, вы не будете против, если я все-таки посоветуюсь с Лазаревым?

– Нет, – одновременно произнесли Миша и Виолетта.

– Лазарев – хороший мужик, я его знаю. Ему можно верить, я уже говорил, – сказал Миша.

Виолетта ушла в свою комнату, Миша с Таисией остались одни.

– Ну что, Миша, уже не хочешь жениться на мне? – спросила Тая, испытывая страшную душевную усталость.

– Ты не понимаешь, не понимаешь… – он подсел к ней поближе, взял ее руку в свою и поднес к губам. – Ведь это же я во всем виноват, я… Мне надо было отреагировать еще раньше на его угрозы, они же предупреждали меня… Но я не думал, не думал, что все может быть так серьезно… И разве я мог предположить, что он убьет моих родителей?! И на что ему сдался мой ресторан?!

– Я не знаю… Думаю, что у тебя была возможность у него это спросить…

– Я трус, Тая. Я не смог вообще с ним разговаривать. Я слишком быстро сдался. Мне нужно было раньше позаботиться о своей охране, обратиться в полицию, наконец! Поднять все свои связи, тем более что почти каждый вечер в моем ресторане отдыхали такие люди, которые могли бы запросто «пробить» этого Иванова, узнать, чем он дышит, откуда он и что ему нужно… Генералы, полковники, словом, такие, мягко говоря, непростые и серьезные люди кушали в моем ресторане кулебяку и слушали твои романсы, а я ничего не предпринял… Если бы я…

– Миша, прекрати! – не выдержала уже Таисия. – Сослагательным наклонением ничего не решить и, тем более, не исправить.

– Ты… ты очень страдала? – он нежно поцеловал ее за ухом. – Ты можешь мне все рассказать…

Ей почему-то хотелось ударить его. Может, она и ударила бы его, беспричинно, инстинктивно, как человека, случайно дотронувшегося до ее оголенного нерва, если бы не вернулся Петр с Леной Борисовой.

Виолетта встретила их в дверях. Она рассматривала Лену так, что Тае стало даже как-то неудобно. Хотя, быть может, она просто хотела оценить побои, которые той нанес муж.

Лена на самом деле выглядела не лучшим образом. Распущенными русыми волосами, доходящими до плеч, она явно хотела скрыть разбитое лицо, половина которого была синей, с желтоватыми пятнами, а белок левого глаза налился кровью. Плюс ссадины, припухлости на скулах. Глядя на нее, Таисия потрогала и свою припухшую, разбитую губу.

Миша, посвященный в историю Лены, оценив ситуацию в общем и, как поняла Тая, среди окружающих его лиц, остановившись на единственном, более-менее счастливом и жизнерадостном, предложил всем выпить чаю, а заодно послушать игру Петра.

Предложение могло бы показаться абсурдным, если бы все (за исключением, конечно, баяниста), находящиеся в тот момент в квартире, не испытывали одно, словно общее, чувство уныния и безысходности.

– Вы уверены? – Петя посмотрел на Виолетту, на Таисию, как бы спрашивая их: действительно ли подходящий момент для музыки, тем более что просьба-то исходила от Миши, которому он как бы не подчинялся.

– Да, Петя, неси свой баян. Глядишь, и солнышко проглянет, – сказала Виолетта, и Таисия по выражению ее лица и какому-то отчаянию в голосе поняла, что и она сейчас испытывает не самые радостные чувства, взвалив на свои хрупкие плечи груз ответственности практически за всех присутствующих.

– Я мигом!

Он вернулся так быстро, словно баян стоял за входной дверью на коврике. Черный глянцевый инструмент, могучий и загадочный, который Петя устроил на своих худых, обтянутых джинсами коленях, никак не вязался с его веселым и каким-то легкомысленным образом.

– Прокофьев «Шествие кузнечиков»! – было объявлено им торжественно и как-то так смешно, по-детски, что даже Миша улыбнулся.

Через несколько минут все сидели за столом, пили чай, лакомились яблочной, приготовленной Мишей, шарлоткой и слушали игру Пети на баяне.

Таисия не сразу заметила появившуюся в дверях кухни темную фигуру. Невысокий худой мужчина в черной куртке и черной вязаной шапочке стоял за спиной увлеченно играющего Петра и смотрел немигающим взглядом на задумчиво рисующую чайной ложкой на столе невидимые узоры Виолетту. Миша, увидев незнакомца, напрягся, брови его нахмурились, он уставился на свою пустую чашку и был похож в эту минуту на человека, приготовившегося к смерти. Лена же вообще зажмурилась, испугавшись, предполагая, что это пришли по ее душу.