настоящий храм со своими таинствами, обрядами, иконами, всенощными бдениями.

— Вуа-ля, добро пожаловать в Клементиум, пражский коллегиум Общества Иисуса! — огласил Декарт. — Каждый раз, приходя сюда, волнуюсь как мальчишка!

— Думаю, тебя можно понять, это же штаб-квартира некогда самой могущественной секретной службы, — добавил от себя Евгений.

— Так сложилось! Почти все тайные общества и разведывательные службы создавались по нашему образцу. Мы были первыми во всем. Иезуиты не узнавали секреты — мы их создавали! Мы первыми проникли в Китай. Мы были первыми в науке, осознавая всю недальновидность Ватикана, пытавшегося запретить систему небесных тел Коперника…

Декарт обошел стоявший посреди библиотечного зала астрономический глобус с изображениями знаков зодиака и других созвездий.

— Если бы ни мои воинские обязанности, я бы мог еще при жизни встретить здесь Иоганна Кеплера. Меня восхищал его ум, способность разглядеть вселенскую гармонию в движении планет, в пчелиных сотах, в плодах граната, в каждой пролетающей снежинке. Он видел глубокую связь там, где другие ничего не видят. Даже в самых простых наблюдениях могут скрываться великие тайны, Женэ.

— В каких наблюдениях?

— Например, в простом наблюдении Кеплера, что квадратная упаковка шаров при сжатии дает более плотную треугольную упаковку ромба. Следовательно, квадратное расположение в пространстве не существует без треугольного, и наоборот.

— Напоминает теорему из молекулярной физики, — произнес Евгений, сомневаясь, что Декарту известно о существовании такой науки.

— Речь не только о молекулах, — Декарт обвел рукой библиотеку. — Речь обо всем этом, о том пространственном мире, в котором мы движемся!

— Ты забываешь, что для меня это мнимое пространство. Для меня это только сон! — напомнил Евгений.

— Но существование одного пространства невозможно без существования другого, — заявил Декарт, подсказывая Евгению следующую мысль.

— Подожди-ка! Выходит, трехмерное пространство — более плотная упаковка четырехмерного, а четырехмерное — более плотная упаковка пятимерного? — от удивления Евгений приподнял бровь.

— Ты быстро схватываешь!

Декарт развернулся и направился к выходу из библиотеки.

— Получается, те образы, которые возникают у меня в голове в данный момент, ты и я — мы существуем в таком пространстве? — не отставал Евгений. — Четырехмерная нервная система создает в пространстве-времени более разряженное, пятимерное пространство?

— Мышление res cogitans можно представить таким пространством. В нем материальные тела порождают образы, а образы порождают материальные тела. Мы возникаем из свернутых в пространстве потенциалов. Мы создаем их, влюбляемся в них, мы живем одновременно с ними, и мы исчезаем, когда существующие вместе с нами образы вновь становятся менее плотными.

— Значит, свернуть и развернуть образ — это то же самое, что родиться и умереть или, скажем, проснуться и заснуть? Это как колебание вакуума? Как расширение и сжатие Вселенной?

— Полагаю, с точки зрения живого человека так оно и есть.

— Поэтому действия, которые недоступны в более плотном, свернутом пространстве, доступны в другом, развернутом пространстве, где степень свободы выше?

— Когда обитаешь в астрале достаточно долго, привыкаешь ко всему, что в земной жизни назвал бы выдумкой. Не думаю только, что общий уровень свободы зависит от некой плотности. Да будет тебе известно, многие, попадая сюда, не могут привыкнуть к тому, что здесь совсем не обязательно пить или употреблять пищу. Это, конечно, поначалу очень удручает.

— Как же вы… — Евгений попробовал подобрать слово, но все равно пришлось использовать каламбур. — Как же вы тогда живете?

— Чтобы полностью восстановить силы, достаточно побывать в небытии — в особом состоянии, которое заменяет сон усопшим. Свобода — колоссальная! Абсурд в том, Женэ, что колоссальная свобода делает нас менее свободными. Видишь ли, она лишает нас чего-то присущего нам. По наитию мы ищем более плотную среду обитания. Впрочем, ты вряд ли это поймешь, — Декарт широко улыбнулся. — Ты вряд ли поймешь, как можно захотеть испытать настоящий голод и жажду, от которых когда-то хотел избавиться.

— Ну, почему же? Порой, у меня самого возникает такое желание. Вот бы снова зимняя сессия! Два дня до экзамена, а у тебя — ни конспектов, ни понимания, как вообще можно хоть что-то выучить!

По-дружески похохотав над этим сравнением студенческой и загробной жизни, они вошли в помещение, которое выглядело как продолжение библиотеки с расписным потолком. Но никаких книжных шкафов здесь не было. Декарт остановился между зеркал, висевших на двух противоположных стенах, вытянул ладонь вперед и сделал круговое движение, точно протирая маленькое запотевшее оконце. Под рукой у него тут же проступила поверхность кристалла с силовыми линиями, образующими крест. Расстегнув наэлектризованные линии, словно застежки, Ренэ отошел подальше от кристалла, поверхность которого принялась разрастаться и выбрасывать из себя пластинчатые лепестки — размноженные копии барочных узоров, перемещать плиты под ногами так, что из них складывались иллюзорные орнаменты, менявшие то глубину, то высоту, то угол наклона пола.

— В лунную ночь пражский меридиан открывает коридор в Зал Дверей, — произнес Декарт. — Ничего экстраординарного — таких коридоров тысячи! Трудность не в том, как их отыскать, а в том, как через них пройти.

Они двинулись с места, и только сейчас Евгений почувствовал себя очень странно, как будто он шагал по стене или, вероятнее всего, по потолку! Как будто под ногами переместились не плиточные орнаменты, а поменялось само расположение пола в пространстве.

— Дико извиняюсь, но у меня такое ощущение, что мы идем по потолку. Так и должно быть? — спросил Женич.

— Переориентация скоро пройдет, — успокоил его Декарт. — Тебе кажется, что ты вот-вот упадешь головой вверх?

— Каждый раз, когда поднимаю ногу!

— Пустяки, — отмахнулся Ренэ. — Не обращай внимания!

Евгений доверился Декарту, продолжая шагать дальше вглубь разраставшихся лепестков. Он видел в кристаллических лепестках бесконечный ряд своих отражений, входя в них поочередно. Декарт шел где-то рядом. Его тело тоже двигалось за прозрачными слоями кристаллов, в которых мелькали детали барочного интерьера и расписного потолка. Но вскоре кристаллы почернели. В их черноте стали пролетать ярко-красные языки пламени, от которых приходилось уклоняться. Затем перед путниками выросла сплошная огненная стена.

— Найди в стене замочную скважину!

Исходившее от пламени низкое гудение заглушало голос Декарта, так что Евгений не разобрал ни слова!

— Что?! Я не понимаю! — крикнул ему Евгений.

Вместо объяснений Декарт высунул из внутреннего кармана ключ и помахал им перед глазами. Кивнув ему, Евгений тоже достал свой ключ и стал приглядываться к языкам пламени, за которыми как будто виднелось небольшое отверстие замка. Проникнув в замочную скважину, ключ тут же расплавился — и в пламени возник ровный прямоугольный тоннель, стены которого продолжали бешено полыхать. Декарт открыл соседнюю дверь и скрылся за огненной завесой. Зажмурив глаза, прислонив ладони к ушам, Евгений вбежал в огненный коридор, полагая, что если двигаться быстро, одежда и