Немая, во главе команды служанок, ведет хозяйство, масштабы которого непомерны в такой огромной семье. Девочки-рабыни исполняют малейшее ее указание. Они умеют понимать значение каждого выражения ее лица и приказы, которые она отдает жестами. Вся практическая жизнь дома Барраганов – а это ведь не дом, а цитадель – зависит от Немой. Не закупи она провизию, все останутся голодными, не сделай уборку – утонут в грязи, не оплати счета за телефон, воду и газ – останутся без удобств, а если она не усадит детей заполнять страницы крючками и палочками – так им и расти неграмотными, никого из взрослых это сна не лишит.

Немая ищет одному рубашку, другому патронташ, а какой-нибудь малозаметной дальней родственнице – лекарство от кашля. Она дает слабительное детям, ведает ядом для тараканов и расставляет крысоловки, штопает носки, чистит обувь, работает в огороде, обрезает плодовые деревья, следит за тем, чтобы возле умывальников на галерее всегда был зубной порошок, чтобы тот выпил молоко, а этот не клал ноги на стол, и все повседневные дела в ее незримой власти. Без нее все в доме пошло бы прахом, и все они это знают, хотя и не признаются в этом.

Северина обладает абсолютным моральным авторитетом, и одного ее присутствия матроны достаточно, чтобы главенствовать во всех областях жизни. Макака, наоборот, строит свой авторитет на тумаках. Ослушников она лупит, ругает на все корки, осыпает проклятиями. В ее ведении – инвентарь, чистота и исправность оружия. Как женщина она не принимает непосредственного участия в войне, но сила у нее бычья – не иначе, избыток хромосом. Она стреляет лучше своих братьев и может зарядить и разрядить винтовку быстрее, чем любой из них.

В настоящее время Немая и Арканхель – вдвоем в его уединенной комнате. Она вытирает пыль красной тряпкой, а он, растянувшись на кровати, наблюдает за ее работой, не сводя с нее глаз.

– Те, кто встречал Немую лишь на улице, видели только густые брови, взгляд глаз вороненой стали и фигуру, бесформенную под ворохом черной ткани.

Арканхель смотрит на нее пристальней и видит гораздо больше. Избыток одежды на тетке заставляет работать его воображение. Он сосредотачивается на единственном, что она не прячет, – на ее босых ногах. По этим молодым ножкам, ступающим быстро и бесшумно, юноша расшифровывает код, позволяющий ему провидеть остальные формы. С сердечным другом, капралом Гильермо Вилли, они иногда говорят о женщинах. Они составляют списки своих женщин, они смеются, как взрослые, расписывают их в нарочито грубых, вульгарных выражениях. Но Арканхель, который грезит только одной Немой, избегает упоминать о ней, и кусает губы от негодования и ревности, когда это делает Гильермо Вилли.

– В квартале говорят, что она старая дева, да и килограммов лишних у нее многовато.

– Неправда, она красивая.

– А еще говорят, что она носит пояс невинности.

– Неправда.

– Нет, это правда. Кузнец Рохас клянется, что много лет назад он сам его изготовил, собственными руками, по ее заказу. Она даже как-то нарисовала ему его на бумаге, чтобы он понял, что надо сделать. Она нарисовала что-то вроде мужских трусов с двумя отверстиями, одно спереди, с тридцатью шестью зубцами по краю, другое сзади, вокруг пятнадцать зубцов.

– Это все врут. Замолчи.

Сейчас Немая снует по комнате, вытирая пыль, наводя порядок, убирая грязную одежду. Племянник следит с кровати за ее движениями. Он смотрит на ее ноги, он восхищается спрятанным телом, его тянет к ее зрелой плоти, он хочет вдохнуть аромат ее влажного лона, воображает себе заграждающий его металл. В резких и энергичных движениях, в том, как она держит веник, как встряхивает красную тряпку, юноша улавливает тайный призыв, гипнотизирующий его и лишающий сил. Вся жизнь его проходит в созерцании Немой, он растрачивает силы в попытках представить себе ее, он хотел бы найти ключ, отпирающий замки запретного, бронированного чуда.

– Немая, – произносит он, и она прерывает свое занятие, чтобы обернуться к нему. – Это правда, что ты умеешь говорить? Поговори со мной. Скажи мне что-нибудь.

* * *

Хольман Фернели целую неделю ходит по пятам за Нарсисо Барраганом и собирает информацию, необходимую для разработки плана покушения.

– Не было смысла нанимать для этой работы профессионала. Выследить Нарсисо мог всякий – иди себе на запах его духов.

Про духи – это все народ болтает, а Фернели – профессионал, не питающий доверия к досужим домыслам. Он руководствуется только проверенными фактами, действует наверняка: это убийца-исследователь.

– Да к чему бы тут вся эта наука и техника, жертва-то и так – подарок.

Так, да не так. Вся штука в том, что пребывание в пределах Города уже само по себе обеспечивает Нарсисо, и всем Барраганам, надежную неприкосновенность, потому что между ними и Монсальве действует соглашение о разделе территорий, заключенное еще в те времена, когда Нандо Барраган явился с трупом Дириано Монсальве в лачугу Дядюшки посреди пустыни. По этому соглашению оба семейства должны были покинуть пустыню, одно отправилось жить в Город, а другое в Порт, и никто не имел права нарушать границы территории противника. Если Нарсисо позволяет себе не прикрывать спину, то в сущности потому, что рассчитывает – Монсальве не могут явиться в Город.

– Если только не наступает день «зет»…

Да, кроме дней «зет». В течение двух часов в дни «зет» территориальное соглашение теряет силу и действует только один закон: одни нападают, а другие защищаются, одни стремятся убить, а другие воспрепятствовать убийству. Каждая смерть может быть отомщена через девять дней, через месяц или через год: за каждую смерть мстят один раз, каждая месть равна одному новому мертвецу, дни «зет» множатся подобно раковым клеткам. Все вылазки Монсальве в Город, а Барраганов – в Порт всегда происходили только в дни годовщин. И никогда в другие дни.

– Нандо всегда был начеку, будь то день «зет» или какой другой.

После того покушения в баре, когда его ранили в колено, Нандо всегда соблюдает осторожность, так же ведут себя и другие оставшиеся в живых братья – Рака и Арканхель. Но не Нарсисо. Нарсисо всегда верит в то, во что ему хочется верить, и образ жизни подпольщика не согласуется с его манерами плейбоя, обликом матадора, магнетическим змеиным взором и напевами соблазнителя сирен. С ним дело обстоит так же, как со знаменитыми тореро и суперзвездами: его склонность выставлять напоказ свою эффектную внешность требует публики, софитов, медных труб, подмостков и оваций.

Если кто-нибудь из Монсальве попытается пробраться в Город тайком, Барраганы тут же будут знать об этом, ведь за каждой стеной, на каждом углу, за каждым фонарным столбом у них есть глаза и уши. Поэтому если уж Монсальве являются, то делают это с треском, вооружившись до зубов, с караваном бронированных автомобилей. Они врываются в черту города внезапно, налетают, сшибая всех с ног, как гунны, как пираты, идущие на абордаж, как злодеи в ковбойских фильмах.

– А Барраганы поджидали их в своей крепости во всеоружии, запасшись всем необходимым, точно защитники крепости Масада[27]– фильм о ней[28]тоже многим у нас в квартале запал в душу.