– Никаких местных жителей ты не ешь, – ответила Алиса. – Хотя и способен отхватить кому-нибудь руку, если тебя обидят.

– Только если они обидят тебя, – возразил он. – Сам я стерплю любое оскорбление, но обижать тебя не позволю.

– Ладно, – торопливо сказала Алиса, пытаясь не показать, что она довольна. Нельзя поощрять насилие, так и рвущееся из него на волю. – Так ты считаешь, что способен не есть местных жителей несколько месяцев? И не запугивать их своим топором?

Тесак потер лицо, явно размышляя. Какое-то время он продолжал тщательно бриться, но едва сделалось холоднее, отпустил бороду – густую, по большей части седую, с примесью черного, в отличие от волос на голове, которые были в основном черными, с примесью седины.

– Не знаю, смогу ли провести столько времени среди людей, – сказал наконец Тесак.

Алиса вздохнула. В общем-то, именно такого ответа она и ожидала.

– Значит, ты не можешь провести в деревне несколько месяцев, а я не могу несколько месяцев провести в лесу. Что же нам делать, Тесак?

Простейшим решением было бы отпустить его на свободу, а самой осесть где-нибудь, но Алиса не пришла в восторг от этой идеи. Нет, она не беспокоилась, что Тесак не вернется к ней – он непременно вернется, как бы далеко ни убежал, – но она волновалась о его психическом состоянии после того, как он окажется предоставленным самому себе так долго. Он может совсем забыть о том, как быть человеком, если Алисы не будет рядом, чтобы напоминать ему.

«Но если для него так будет лучше, не стоит ли отпустить его? Разве это не эгоистично с твоей стороны – сохранять его как человека, когда у него дикое сердце?»

Алиса не знала, откуда взялась эта мысль, но отогнала ее сразу, едва та возникла. Может, это и эгоистично с ее стороны – хотеть, чтобы Тесак был человеком, – но она все равно не намеревалась от этого отказываться. Она любила его, а любовь не всегда терпелива, добра и жертвенна. Любовь не всегда теплое сияние нежности.

Алиса узнала, что любовь бывает цепкой и жадной. Иногда она бывает яростным пожаром, пылающим в глубине горла, жгучим комом, от которого задыхаешься и заикаешься. Порой любовь пугала ее не меньше, чем радовала.

Алиса не хотела жить без Тесака. А ей придется жить без него, если он навсегда останется волком. Если он уйдет от нее на всю зиму, то наверняка не станет лишний раз оборачиваться человеком и, возможно, вообще забудет, как это делается, к моменту возвращения к ней. Таким образом, ей придется найти решение, которое сделает их обоих счастливыми.

Наверное, это не так трудно, как победить гоблина или бледную колдунью или не дать Бармаглоту погубить всех вокруг, но тоже… нелегко.

«Та девочка. Бармаглот».

– Это как-то связано с Бармаглотом, – пробормотала Алиса.

– Что? – не понял Тесак.

– Мой сон. Мне снилась маленькая девочка по имени Элизабет. Я каким-то образом помогла ей, и это как-то связано с Бармаглотом. Только я не думаю, что это и впрямь был сон.

– А как это связано с моей жизнью зимой в деревне?

– Никак. Я просто вспомнила. Не бери в голову. – Алиса поднялась и отряхнулась. – Прямо сейчас беспокоиться не стоит. Может, решение придет само.

Тесак пожал плечами:

– Что ж, бывает. А бывает, приходится рубить, рубить и рубить, чтобы найти то, что тебе подходит.

«В этом-то и проблема, – подумала Алиса. – Рубить, рубить и рубить».

Они потушили костер, собрали вещи в заплечные мешки и отправились в путь.

За много дней, что Алиса с Тесаком шли по лесу, им навстречу почти никто не попадался, а шагали они с тех самых пор, как покинули проклятую деревню, из которой Белая королева воровала детей (но Алиса вернула их, вернула почти всех, так что ей не следовало чувствовать боль при воспоминании о том месте).

Это еще имело смысл, когда они пересекали выжженную пустошь, тянувшуюся от Города почти до той самой деревни, но с тех пор они миновали много вполне обычных на вид, вовсе не проклятых поселений. Казалось, можно было бы встретить охотников, или знахарок, собирающих целебные травы, или хотя бы резвящихся детишек, отлынивающих в лесу от работы по дому.

Но никого не было. Только Алиса и Тесак, только ветер и суетливые маленькие зверьки да неуклюжие большие. Один раз они заметили на прогалине косматого бурого медведя – огромного, вдвое больше Тесака, толстого, уже накопившего к зиме жирок. До этого Алиса видела медведя всего один раз, в Городе, и это было жалкое тощее существо, танцующее на улице по прихоти хозяина. Размер и сила лесного великана поразили и восхитили ее, но благоговение мигом исчезло, когда Алиса увидела, что Тесак смотрит на зверя и, оскалившись, рычит. Если бы она не стиснула его щеки, не повернула его голову, заставив отвести взгляд, он наверняка превратился бы в волка и кинулся на медведя. В первый раз она по-настоящему осознала: Тесак находится всего лишь на волосок от того, чтобы вообще забыть, что он – человек.

Да, это проблема. И приближение зимы – проблема. Алиса не знала, что со всеми этими проблемами делать – ну разве только ей с Тесаком посчастливится наткнуться на пустующую хижину в лесу, куда Тесак мог бы свободно приходить и уходить.

«Хотя хижина в лесу – тоже далеко не лучшее решение. Эти домишки зачастую служат тайным прибежищем ведьмам, призракам и прочим существам, которых не готовы принять ограниченные селяне».

За первой мыслью последовала вторая: «Вот и мы с Тесаком такие же отщепенцы».

Не придя ни к какому решению, Алиса постановила себе вообще пока не думать об этом. Тесак шагал рядом, его серые глаза оставались непроницаемыми. Он лишь тихо взял ее за руку и стиснул ладонь.

И Алиса решила ни о чем не беспокоиться весь остаток дня. Возможно, когда она проснется завтра утром, обнаружится, что мозг во сне сам сделал всю работу, отыскав простейшее решение для всех их проблем.

А потом пошел снег.

* * *

Поначалу казалось, что волноваться не о чем. Алиса даже с некоторым восторгом следила за кружением первых снежинок: в душе отзывались остатки детской радости, связывающей снег и Рождество. Падающие на ладонь белые хлопья казались частицами волшебного неба.

Но затем ее взрослая половина осознала, что несколько снежинок сулят появление еще многих, и скоро короткую радость полностью вытеснила нараставшая с каждой секундой тревога. Красиво парящие кристаллики превратились в бьющий в лицо, лишающий зрения белый шквал. Алиса до боли щурилась,