сказал Фредди своей девушке под гипнотическую пульсацию баса и барабанов в «Ride the Wild Wind»[47]; звуковая волна подхватила Макса, и унесла его в тот вечер, где он, влюблённый, взлетал на девятый этаж после чертовски удачного дня, и где открывалась дверь, за которой его ждала Станислава с забранными в хвост рыжими волосами.

Он едва не завопил от восторга, поняв, что снова влюблён. Рванул к телефону, чтобы немедленно сообщить эту радостную новость Станиславе, через мгновение с досадой вспомнил, что у неё телефона нет, резко развернулся и в один прыжок оказался у письменного стола, где следующие полчаса пытался начать письмо, но так и не смог продвинуться дальше трёх восклицательных знаков, порвавших бумагу после слова «Станислава». Потом он схватил скакалку и восторженно взмывал к потолку под снова полюбившийся ему «Innuendo» до тех пор, пока его держали ноги.

«Старорусская» вышла вместе с потом. Вслед за водкой испарилась и восторженность. Макс вспомнил, как они расстались. «Never say never again. Keep smiling! Bye, see you later[48]! Тьфу, вот, блин, что на самом деле тошно и ненатурально, и дёшево, а не она, она-то как раз…», — вздохнул он, мечтательно закатив глаза. И тут же ужаснулся, представив, что мог спьяну осчастливить Стасю новостью типа «снова, дескать, влюблён, ну, и готов, собственно, принять то, что вы, насколько помню, предлагали мне летом».

Он выбросил листок с тремя восклицательными знаками после её имени и написал Станиславе совсем другое письмо, в котором восклицательный знак ему не понадобился ни разу.

Слова о ничтожестве, усиленные таким недвусмысленным отказом, вызвали взрыв негодования. Однако последовавшее через строчку предложение стать другом обезоружило Макса, и он снова начал надеяться.

«Может, про дружбу она не в прямом смысле написала, а для того, чтоб побольнее вышло. Сам же ей Ремарка цитировал, „Любовь не пятнают дружбой. Конец есть конец“, вряд ли она забыла, — думал он, — Должна же она была сначала отомстить за лето. Но она же видеться не отказывается, вот что важно. Значит, есть шанс, значит, можно доказать, что теперь всё у нас будет по-другому: ведь проблемы-то этой летней, призыва то есть, у меня, кажется, больше нет. Теперь я могу полностью на ней сосредоточиться».

Он наотрез отказывался верить, что снова быть вместе для них невозможно. Ведь с того дня, в который он точно был нужен Станиславе, со дня их последнего разговора в университете про «больше не вместе», прошло всего полтора месяца. «Сейчас у неё наверняка никого нет, она бы обязательно написала, если б кто-то был, чтобы добить окончательно. И при этом совсем недавно она вся моя была, бери, как говорится, — не хочу. Кстати, — усмехнулся он, — надо было тогда брать и не выпендриваться. Дошли бы до общаги, ночь вместе, расстались бы утром, совсем по-другому. Если б тогда сообразить, так и сейчас бы всё куда проще было. Хотя, с другой стороны, она ведь летом говорила, что любит. Не могла же она так сильно отношение ко мне изменить за месяц-другой». Утешаясь подобными рассуждениями, он не вспоминал ни о том, что вместе они были гораздо меньше полутора месяцев, ни о том, что его решение уйти от Станиславы созрело за несколько часов.

2

Незадолго до итогового заседания медкомиссии произошёл неприятный инцидент. Выяснилось, что для положительного решения требуется внести ещё десять тысяч рублей сверх уже уплаченных аспиранту сорока. Деньги потребовал лечащий врач. Ссылки на волю руководства не помогли: врач ответил, что начальство как-то забывает с ним делиться, а рисковать задаром он не собирается. Макс сходил к Марату, у которого означенная сумма проходила сейчас по разряду карманных расходов, но тот отказал, заявив, что полностью рассчитался с Максом за масло.

«Ты сумму объявил — я отдал. А если там ещё кто-то денег захочет, я каждому, что ли, платить буду? За всё уже заплачено, так что, Макс, не ведись, а решай проблему. Для начала перетри с тем, кто тебе больничку эту подогнал, пусть он впряжётся, это чисто его косяк. Не, хочешь, плати, конечно, не вопрос, но это без меня, это пусть тебя разводят, а вот меня разводить не надо, — осклабившись, сказал Марат, и добавил: — Кстати, я на твоём месте закрыл бы эту гнилую тему как можно скорее: работы сейчас полно».

Максим выкрутился, продав японский магнитофон и выпросив у бабушки золотую пятёрку царской чеканки. Монета предназначалась для изготовления зубных коронок, и отдать её внуку бабушка собиралась лет через двадцать.

Получив деньги, лечащий врач задал ему неожиданный вопрос.

— Почему они должны тебе помогать с твоей проблемой? — спросил он.

— Кто «они»? — не понял вопроса Максим.

— Доктора из комиссии.

— Как — почему? — возмутился Макс. — Я ведь с ними рассчитался!..

— Ты реально думаешь, что это стопроцентная гарантия? Допустим, тебя кинут. Что ты им сделаешь?

Не ожидавший такого поворота, Макс молчал.

— Я тебе отвечу: ничего. Они с удовольствием потратят твои деньги, а ты пойдёшь в армию, — безжалостно сказал врач.

— То есть я и вам зря платил, получается? Вы тоже кинете, что ли? И так вот, в открытую, про это говорите?

— Ты не понял. Я не сказал, что обязательно кинут. Я сказал, что деньги сами по себе проблему не решают. Людям неприятно помнить, что они тебе чем-то обязаны. Если они будут помнить об этом, им придётся помнить ещё и том, что они взяточники. А помнить об этом людям не нравится. Людям нравится чувствовать себя честными, хорошими и добрыми. Поэтому они должны захотеть тебе помочь по другой причине, не из-за денег. Так что подумай ещё раз: почему они должны захотеть тебе помогать?

— Потому что они — добрые и хорошие? — осторожно предположил Макс.

— Уже лучше, — похвалил его доктор. — Но почему именно ты должен вызвать у них симпатию? Чем ты от других отличаешься? Перед ними сотни призывников проходят, и в армию-то мало кто хочет. Думай быстрее, ответ тебе уже завтра понадобится.