— А… а Джейми?

— Он тоже не смог прийти. Изабель, не надо на меня смотреть как на Зеленого Рыцаря, который пришел отсечь тебе голову. Я не знал, что твоего брата не будет. Ты ведь уже поняла, что я не причиню тебе вреда?

Она не была в этом уверена. Он выглядел очень опасно, вертя в руке меч. Он словно пожирал ее глазами.

— Ладно, давай начнем. — Он вытащил ее меч из тайника и протянул ей. Изабель колебалась, взять или не взять, и Стивен добавил: — Нет, ты что, боишься, что без посторонних не сможешь удержаться и начнешь ко мне приставать?

Стивен ни разу не напоминал ей о том, что случилось той ночью в доме де Лизьё. Он не смутил ее ни единым словом, ни единым тонким намеком. Вообще ничего ей не сказал о том, как она напилась, как пошла за де Лизьё в его спальню, как умоляла Стивена поцеловать ее…

По правде говоря, она была благодарна, что он стал дразнить ее только сейчас, когда они остались наедине. Впрочем, нельзя сказать, чтобы ей это понравилось.

— У тебя, Стивен Карлтон, достаточно женщин, которые готовы в любой момент броситься тебе на шею. — Она взяла меч из его протянутой руки, описала им дугу в воздухе и направила прямо в сердце Стивену. — Подумай лучше о моем мече — если тебе и стоит из-за чего-то волноваться, то только из-за него.

Они усердно тренировались. Он снова потряс ее грацией и искусством обращения с мечом. Он двигался плавно и легко, подпускал ее к себе, позволял нападать — но всегда контролировал ситуацию.

— А сколько женщин, ты считаешь, «достаточно»? — спросил он.

— Что?

— Ты сказала, что «достаточно женщин», которые готовы броситься в мои объятия, — пояснил он — сама невинность! — Я так полагаю, ты считала?

Стивен, кажется, ни капельки не устал, что только усилило ее досаду.

— Конечно, можно попытаться посчитать на небе звезды. — Она предприняла новую атаку. — Я же предпочитаю заниматься полезными делами. Может, и тебе стоит попробовать?

Он шагнул навстречу и блокировал ее выпад. Несколько долгих мгновений они стояли близко-близко, и между ними висело напряжение, несравнимое с давлением меча на меч.

— И какое же полезное дело ты хочешь мне предлог жить на пробу, прекрасная Изабель? — Он хитро изогнул бровь.

Она рассмеялась и отступила.

— Ты просто невыносим!

— Тебе следует чаще смеяться. — Он вытер лоб рукавом. — Ладно, давай передохнем.

Он расстелил плащ на грязном полу так, чтобы они могли сидеть, опираясь спиной на мешки с зерном, высокой грудой сваленные у стены.

— Итак, — он вытянул ноги, — ты расскажешь мне продолжение своей истории трезвая, или мне придется угостить тебя вином покрепче, чтобы ее услышать?

Изабель прикрыла глаза.

— А я так надеялась, что ничего тебе на самом деле не рассказывала.

Он поднял с пола соломинку и принялся вертеть ее между пальцами.

— А твоя мать? Она возражала против этого брака?

— Моя мать не могла даже прервать свои молитвы, чтобы поговорить со мной. — Изабель услышала горечь в своем голосе и плотно сжала губы.

Стивен тронул ее за плечо:

— Может, тебе станет легче, если ты выговоришься.

Разве? Она никогда никому этого не рассказывала.

Даже с Джеффри она не говорила о многих вещах, хоть он уже и вырос давно. Откуда же взялось это чувство, что Стивену можно все рассказать? Она не понимала сама.

— Он сделал это ради нее, — прошептала Изабель.

Изабель наблюдала за танцующими в воздухе пылинками и пыталась вспомнить смех матери — она слышала его в раннем детстве.

— Когда мы потеряли земли, мать захотела бежать от этой жизни. Она полностью посвятила себя молитвам, каждый день с утра до ночи простаивала на коленях в часовне… пока совсем нас не забыла.

— Твой отец думал, что, вернув земли и положение, сумеет вернуть и ее? — спросил Стивен.

— Я знала, что это не поможет, но он не слушал меня.

Изабель в отчаянии кричала отцу, что он может увеличить их владения в сотни раз, но мать уже не изменится.

— И твоя мать не говорила с тобой о замужестве?

Воспоминания всегда лежат у самой поверхности, крупицы их всплывают так внезапно, застают врасплох… Но впервые Изабель попыталась вспомнить всю картину в целом.

Она помнила, как стук сердца отдавался в ушах, когда она бежала через поле к воротам замка.

— Я нашла ее в часовне.

Грудь вздымалась и опускалась после быстрого бега. Изабель стояла и ждала, пока мать заметит ее присутствие, а та все не замечала и не замечала.

— И ты позволишь ему так поступить со мной? — спросила она срывающимся, дрожащим голосом, не в силах дольше выносить это молчание.

Мать продолжала беззвучно шевелить губами. Изабель стиснула кулаки, чтобы не схватить ее за плечи и не встряхнуть хорошенько.

В конце концов, мать подняла голову и взглянула на Изабель. Ее лицо под простым убором было, как и всегда, красивым — разве что совершенно пустым.

— Я попросила твоего отца, — тихо сказала мать Изабель, — отложить свадьбу до твоего дня рождения.

— Он сделает для тебя все — все! — что угодно. — Ногти Изабель больно впивались в ладони. — А ты попросила для меня только три месяца?!

— Твой отец сказал, что лорд Хьюм оставит тебя богатой вдовой. Это самое большее, на что стоит надеяться женщине в нашем мире.

— Мама, ты же могла спасти меня! — Слова Изабель отражались от каменных стен маленькой часовни.

Мать невозмутимо сидела, сложив руки на коленях.

— Ну пожалуйста, помоги мне, один-единственный раз! — взмолилась Изабель.

Мать отвернулась, и взгляд ее стал рассеянным.

— Мне жаль, что тебе приходится платить за мои грехи, — проговорила она.

— Изабель! — Голос Стивена пронзил пелену воспоминаний. — Вот, возьми-ка. — Он дал ей платок.

Только тогда Изабель осознала, что по щекам льются слезы.

— Не стоило мне на тебя давить. — Он погладил ее по спине, утешая, как ребенка.

Но она хотела закончить.

— Хочешь знать, какие последние слова я услышала от матери?

— Только если ты хочешь со мной поделиться.

— Она сказала: «Мы, женщины, рождены для страданий». И вернулась к своим молитвам.

Изабель помнила, как, сдерживая рыдания, отвернулась от матери и вышла, как на негнущихся ногах шагала через двор и отчаянно желала, чтобы сердце ее превратилось в камень.

— У меня, конечно, не было выбора, — сказала Изабель Стивену. — Но я говорила себе, что делаю это ради брата, а не ради этой никчемной патетичной женщины, которая приходилась мне матерью.