– Может, пойдем ко мне?

Юля только улыбнулась в ответ.

– Чай пить, – добавил Антон Ильич.

Она засмеялась.

– Давай лучше вечером.

– Как вчера?

– Нет! – воскликнула она, и Антону Ильичу стало ясно, что она все же переживала из-за несостоявшегося вечера. – Не как вчера! Как позавчера.

Антон Ильич притянул ее к себе и поцеловал в плечо. При слове «позавчера» его охватила волна чувств, и мысль о том, что сегодня Юля снова будет с ним, вызвала в нем прилив радостных воспоминаний и предвкушений. Он был согласен на любой вариант – делать, что скажет Юля, ждать ее, повиноваться ей, терпеть общество ее родственниц – все, что она захочет, главное, чтобы она была рядом.

– Только не убегай, как в тот раз, – попросил он. – Останься у меня до утра.

Она пообещала.

Перешли в бар. Нашли там место попрохладнее и заказали мороженого.

Людей в этот час почти не было – кто-то еще обедал в ресторане, кое-кто оставался на пляже и лежал, не страшась жары и открытого, по-летнему разгоревшегося солнца, большинство же разошлись по номерам. Греки в баре стояли без дела и лениво поглядывали на море и на редких отдыхающих. Воздух стоял сухой, раскалившийся, горячий. Море неподвижно сверкало в лучах, волны приливали на берег медленно и бесшумно. Сонно покрикивали чайки.

– Хочешь, пойдем искупаемся? – предложил Антон Ильич.

– Сейчас?

Юля удивленно вскинула брови.

– Да.

– Не-ет. Жарко.

– Хочешь, съездим куда-нибудь?

– Куда?

– Не знаю. Возьмем машину, поездим по округе, посмотрим, что здесь интересного.

Юля с сомнением сморщила носик.

– А что здесь интересного?

– Ну, что-нибудь должно же быть. Достопримечательности какие-нибудь. Или какой-нибудь дикий пляж.

После обеда кругом стало так тихо и неподвижно, что Антон Ильич боялся, как бы Юля не заскучала в этой тишине. Ему хотелось развлечь ее чем-то. Сам он с удовольствием отправился бы в номер и прилег бы на часик-другой – он совсем не выспался этой ночью, и после сытной еды глаза у него так и слипались, особенно когда он щурился на солнце, – а если бы Юля составила ему компанию, то счастливее него не было бы человека на свете. Впрочем, он был счастлив и так, тем только, что Юля сидела подле него и смотрела на море.

Вдруг она повернулась к нему:

– А может, пойдем лучше кофе попьем? В нашем кафе?

Антон Ильич просиял. Посидеть вдвоем и поговорить по душам, как тогда, в их первый вечер – это ли не счастье?

– Конечно, идем.

Он уже приподнялся со стула, но Юля его остановила.

– Только знаешь что?

– Что?

Глаза ее заблестели.

– Я за мамой сбегаю, ладно?

– За мамой?

– Да. Возьмем ее с собой.

– Зачем?

– А то она с бабулей и не отдохнет совсем.

– Но…

– Что?

– Я думал, мы с тобой посидим, как в тот раз…

– Посидим. Конечно, посидим! Мама нам нисколько не помешает!

Антон Ильич так не считал. Но видя, как сильно хотелось этого Юле, не решился более возражать. Договорились встретиться через полчаса.

Когда Антон Ильич спустился в холл, Юля уже стояла там. На ней было хлопковое платье длиною до колен, простого кроя, однотонное, оранжевое, с узким ремешком на поясе. На ногах кожаные сандалии, в руках сумочка.

Она с улыбкой повернулась к Антону Ильичу, а он, увидев ее, замер на месте, развел руки в стороны и с восхищением выдохнул:

– Ух ты!

До чего ж хороша! То ли платье ей было к лицу, то ли солнце, освещавшее ее сквозь окна, но только она показалась Антону Ильичу ослепительно красивой в этом оранжевом наряде. И снова он поразился ее природному очарованию и вкусу, с каким она одевалась. Невозможно было вообразить одежды более простой и вместе с тем элегантной, как нельзя лучше подходящей для летнего свидания в кафе. Соответствую ли я ей, пронеслось в голове у Антона Ильича? Он машинально дотронулся до кармана брюк, откуда толстым квадратом выпирал кошелек, и сразу успокоился. Пожалуй, соответствую, сказал он себе, приблизился к Юле, склонился и поцеловал ей руку.

Она рассмеялась своим обычным звонким смехом. Две гречанки, стоявшие за стойкой отеля, смотрели на них во все глаза.

– Мама сейчас придет, – сказала Юля.

Антон Ильич повел ее к дивану и хотел усадить рядом с собой, но Юля высвободила руку и села в кресло отдельно от него. Она улыбнулась, и Антон Ильич понял, что она хотела сказать: не надо, чтобы мать застала их сидящими в обнимку.

Прошла четверть часа. Они сидели, молча глядя друг на друга. Юля напряженно вглядывалась в лифт, откуда должна была появиться Наталья, поминутно смотрела на часики на руке и на Антона Ильича, глаза ее были полны беспокойства и неловкости за мать, и вины перед Антоном Ильичом, которого она заставляла ждать. Натальи все не было.

Антон Ильич, по своему обыкновению, любовался Юлей и мог бы сидеть подле нее сколько угодно, однако ее беспокойство передалось и ему.

– Может, позвонить ей? – предложил он.

Юля покачала головой:

– Нет, бабушку разбудим.

Антон Ильич понимающе кивнул.

Снова стали ждать.

Кругом стояла тишина. Слышно было только, как вполголоса переговариваются между собой гречанки.

Вдруг послышались чьи-то голоса, это парочка французов подошла к гречанкам и стала выяснять у них что-то, показывая в карту. Антону Ильичу и Юле было слышно, как они попросили вызвать для них такси и несколько раз уточнили, чтобы в машине обязательно был кондиционер. Скоро к подъезду подкатил белый автомобиль. Французы, довольные, что машину подали так быстро, уселись в такси и куда-то укатили.

Антон Ильич вздохнул. Юля, приняв это на свой счет, виновато взглянула на него и тоже вздохнула.

Занять себя было нечем. Ни пить, ни есть им больше не хотелось. На улицу было не выйти – маленький козырек над входом не спасал от солнца, и даже внутри вблизи окон и около прозрачных крутящихся дверей чувствовалась жара. В холле становилось душно. Антон Ильич встал, оттер вспотевший лоб, поправил прилипшие к ногам брюки, прошелся по тесному помещению, попробовал выглянуть на улицу, но тут же вернулся обратно и, не зная, куда себя деть, сел обратно на тряпичный диван. Взял со стола газету и попробовал было почитать, но не смог и бросил обратно.

Он глянул на Юлю. Она сидела, не шевелясь, стараясь выглядеть спокойной, но было видно, как мучает ее это ожидание. Плечи ее опустились, лицо погрустнело, оранжевая ткань прилипала к ее вспотевшему телу, она то и дело одергивала платье, тихонько вздыхала и выглядела как поникший цветок, завядший от жары.