– Ну вот, – надула губы Мила. – Стараешься стараешься… когда я прославлюсь, пусть им будет стыдно.

Мила всегда была уверена, что станет звездой, – настолько, что на этом ее амбициозность и заканчивалась, существуя в необременительной области отвлеченных идей.

– Тем более, – продолжала она, – у меня еще есть время. Некоторые и дольше ждали успеха. Взять, к примеру, Наоми Уоттс. Она решила быть актрисой, а первый успех пришел к ней только через десять лет. И все эти десять лет она работала официанткой, но не отчаивалась и не теряла веры в себя. Или тот же Харрисон Форд, тот вообще до тридцати лет был плотником. Так по-библейски!

– Ага, – хмыкнула Леля Сафина. – А потом его взял к себе в фильм его закадычный друг, по совместительству оказавшийся Спилбергом. Да я уверена, что эти люди днями и ночами пытались пробиться. Обивали пороги студий. Хочешь прославиться – хватит сидеть на попе и тешить себя иллюзиями.

Мила насупилась, и Паша потрепал ее по светлой головенке, подбадривая. Леля вздохнула:

– Ладно, чего приуныла? Хочешь, завтра вместе заглянем на пробы? Слышала, ищут актрис на роль жертвы маньяка. Ты как раз подойдешь, такая невинная, милая и…

– И жертва маньяка? – засмеялась Мила, и на ее щеках заиграли ямочки. – Да, хочу, давай пойдем! Обязательно пойдем, ладно?

Ника успела заметить, как занервничал от этих слов ее брат. И тут же спохватился, меняя тему:

– Эй, а про пионерку читали?

– Что за пионерка? – отозвалась Римма. Кирилл положил руку ей на запястье:

– Ерунда всякая. Не надо тебе этого знать.

На скулах Корсаковой тут же проступили два ярких пятна. Она насторожилась.

– Паша? Что за пионерка? – повторила она. Паша переглянулся с Кириллом, и тот едва заметно покачал головой, мол, не надо, не говори. Ника поняла, что он уже успел заметить, как остро Римма реагирует буквально на все.

– Она найдет… Это же есть в Интернете, а значит, есть везде, – виновато проговорил Кифаренко, обращаясь к Кириллу. И тут же обернулся к Римме: – Пионерка – это девочка, которая тут погибла.

– В нашем театре? – не поверила своим ушам Корсакова.

– Да. Там темная история. Один из зрителей поделился. Вроде как в тридцать восьмом году, когда тут уже был Дворец пионеров, одна девочка, вроде как даже имя известно, Нина, упала с галереи второго этажа и разбилась. А есть и другая версия. Что родители этой Нины, мать-учительница и отец, главный инженер завода, дома обсуждали товарища Сталина и светлое будущее – вероятно, в багровых тонах. Нина обмолвилась об этом в школе. Без умысла, конечно, – какой там умысел, в девять лет? Просто ее только-только приняли в пионеры, а, сама знаешь, пионер «честен, скромен, правдив и не ленив», вот девчонка и сболтнула лишнего. Скорее всего, об этом доложили кому надо, Нину взяли в оборот и раскрутили на пионерскую честность по полной. В итоге родителей посадили, а потом и расстреляли.

– Какой кошмар, – Корсакова смотрела в дверной проем, ведущий в фойе, расширенными зрачками. Риммино живое воображение наверняка успело нарисовать образ пионерки вплоть до косичек и царапины на коленке, прямо над каемкой белого гольфа.

– А у Нины, – продолжал Кифаренко, словно не замечающий гнетущего впечатления, а может, и радующийся ему втайне, – была старшая сестра, двенадцати лет. И когда родителей арестовали, она узнала, что папу и маму заложила сестренка. И вот однажды девочки пришли на занятия по хору, сюда, старшая заманила младшую на галерею второго этажа и столкнула вниз. Через перила.

Римма прижала ладони к шее в вырезе кофточки и издала сдавленный вздох, снова косясь в арку, ведущую в фойе. Там тянулась галерея второго этажа – наподобие балкона, с коваными перилами и несколькими белыми колоннами. Ника, как и большинство присутствующих, разделяла чувства Корсаковой в эту минуту. В довершение всего Света Зимина встала и быстро вышла из буфета. Мила с укором взглянула на брата.

– А что? – покраснел тот.

– А то! Ладно Трифонов мозгами не пользуется, но ты-то… Света и так ребенка похоронила…

– Да, скверно вышло, – огорченно согласилась Лизавета Александровна. – Да и история скверная. Только вот почему я ее никогда не слышала раньше? За столько лет впервые всплыла. Не выдумка ли?

– А это важно? – хладнокровная Леля Сафина сполоснула чашку под краном и убрала в шкаф: она даже обедать заканчивала раньше остальных болтунов. – Что бы там ни происходило, все уже быльем поросло. Зато у нас есть кое-что насущное. Я имею в виду, сейчас вернется Лариса Юрьевна и Даня… Если выжил.

Позволив себе эту оговорку, Леля бросила пытливый взгляд на Стародумова, но тот только понимающе усмехнулся.

– Господи, как вы можете думать о работе после такого? – растерялась Римма.

Леля источала снисходительность, весь ее вид говорил о том, что именно так и поступают профессионалы: отодвигают ненужные эмоции в сторону и делают свое дело. Кирилл привлек к себе Корсакову и мягко потрепал по плечу, подбадривая и нашептывая ей что-то на ушко сквозь черный локон.

Назавтра Леля так и не дождалась Милу в назначенный час, чтобы вместе идти на пробы.

– Ну и где, скажи на милость, твоя сестрица? Я проторчала на морозе тридцать семь минут, прежде чем плюнула и поехала сюда, – сердилась актриса, выговаривая Паше в фойе. – У нее и телефон не отвечает. А у меня ноги чуть не отмерзли.

– Она это… в общем, приболела, – смутился Паша и беспокойно скосил глаза на Нику, наводившую порядок под стойкой гардероба. – Наверное, съела что-то не то, отравилась.

– Прелестно, – вздохнула Леля. – Грустно, конечно, но она могла бы хотя бы меня предупредить. Или ты, если у вас дома ты за взрослого.

Паша поскреб в затылке, виновато кивнул и, прежде чем актеры вместе удалились в сторону служебных помещений, еще раз тревожно поглядел на Нику. Та приняла безмятежный вид, несмотря на то что подозрения ее подтвердились. Вчера, заскочив в аптеку в соседнем доме, она наткнулась там на Пашу Кифаренко и не узрела бы в этом ничего из ряда вон выходящего, если бы не его странное поведение. Воровато оглянувшись на перезвон входного колокольчика, он через плечо заметил Нику и жутко заволновался. Нетерпеливо сунул купленную упаковку лекарства – какого, Ника не рассмотрела, да и не считала приличным разглядывать пристально – в карман и быстро зашагал к выходу.

– Молодой человек, сдачу забыли! – окликнула его провизор. Кифаренко вернулся, суетливо принялся сгребать деньги в кошелек. Несколько монеток соскочили со стойки и зазвенели, кружась и подпрыгивая по плиткам кафельного пола. Паша присел на корточки, пытаясь собрать их, и тут же неуклюже задел плечом стойку с детскими товарами. Подгузники, салфетки, соски и пустышки разлетелись по всей аптеке. Совершенно растерявшись, Кифаренко пробормотал слова извинений и выскочил прочь как ошпаренный.

Рассчитавшись за свои покупки, Ника взяла чек и уже в дверях прочитала выбитое на нем название лекарства. Должно быть, по ошибке ей достался чек Паши. Сообразив, что актер покупал слабительное, она понимающе улыбнулась. В тот момент она не могла и предположить, что препарат предназначался не ему, а был частью злодейского плана по оставлению сестры дома. Злодей из Паши вышел никудышный, слишком неповоротливый и гротескный. Но, как выяснилось, своей цели он все-таки достиг: на кастинг Мила не попала, валяясь дома с расстройством желудка. Видимо, Паша так сильно боялся отпустить сестру от себя, что решил и вовсе не давать ей ни единого шанса устроиться в жизни без него. В глубине души Ника полагала, что Паша совершает ошибку и вредит своей обожаемой Миле, – но снова и снова девушка останавливала себя. «Это не мое дело. Не надо ввязываться, сами разберутся! Пусть все идет как идет…»