От зловонного запаха багряной жидкости, созерцания мерзкой гримасы на лице Доминго и осознания всего треша, что происходит со мной прямо сейчас, я мгновенно вырубаюсь от ужаса.

— Он должен остаться в живых, — находясь в закрытом вакууме, слышу властный и ледяной голос Дэниела. — Доминго в больницу, а Эридой я займусь сам, — по коже бежит ток, от одного лишь представления о том, что мне снова придется остаться с ним наедине.

Больше всего на свете я хочу поставить его на место.

У каждого из нас своя одержимость, не так ли?

И больше чем в «sins», я нуждаюсь в мести. Но настолько тонкой и изощрённой. Напоминающей маленький осколок стекла, который никогда не будет заметен в моем ледяном блюде, что я подам семье Кинг на ужин. Однажды.

Дэниел

Прикладывая ключ-карту к датчику открытия своих апартаментов, плечом выталкиваю дверь вперед. Мои руки заняты Эридой, хотя я совершенно не ощущаю тяжести легкого тела на своих предплечьях, когда заношу ее в свое жилище. Старший секьюрити косится на меня с подозрением, но мне плевать. Один взгляд в его сторону — и он закрывает за собой дверь с другой стороны.

Я не только манипулятор, но еще и эмпат.

И в особо стрессовых для жертвы ситуациях, даже моей патологической тяге к чистоте свойственно вырубаться. Не спорю, желудок слегка скручивает от отвращения, когда я замечаю подсыхающие ручьи чужой крови на обнаженной коже Ри.

Меня защищает рубашка и перчатки. Прямого контакта с грязью нет.

А вот сознание то и дело озаряют флэш-беки. Картины из прошлого, так похожие на ту, что я вижу сейчас.

Это все уже было. В день, когда я направил одну из своих ползучих красавиц на отца, чтобы остановить экзекуцию Эриды.

Она уже истекала алыми каплями на моих ладонях.

Это было красиво. И отвратительно. Между совершенством и уродством любой ситуации лежит тонкая грань, на которой нам всем хочется балансировать. Иногда, это единственный способ ощутить себя живым. Для любого человека.

Эра никогда не поймет, зачем я все это делаю с ней. И прямых ответов она не получит.

Тем интереснее игра — смотреть, как жертва отчаянно пытается понять ее смысл. Выбраться из лабиринта. Над которым стоит просто взлететь.

С этой расчетливой и хищной мыслью, я опускаю спящую красавицу на свой белоснежный диван. Он проходит тщательную дезинфекцию утром и вечером. И после Ри, мне придется заменить несколько кожаных подушек.

Тщательно прохожусь прицельным взором по ее хрупкому, но не лишенному чувственных изгибов телу. Достаю из сумочки «артефакт» от Стоунэма, что с трудом раздобыла эта малышка, проявив изобретальность и смекалку. Заглянув в лицо одному из своих грехов. Желание поддаться похоти не так опасно, когда ты держишь его под контролем.

Когда ты можешь сказать «нет». Не позволить мужчине на тридцать лет старше тебя — трахать и причинять боль.

Сам не замечаю, как моя ладонь вдруг теряется в длинных и вьющихся волосах Эриды. Одергиваю руку, замечая, как трепещут ее длинные черные ресницы. Она причмокивает пухлыми губками, словно маленькая девочка. Внутренняя дрожь оставляет карту из мурашек на ее коже. Тяжело выдохнув, сбрасываю напряжение в груди и накрываю Ри пледом, стараясь заблокировать чувства неприязни, что овладевают мной, когда я прикасаюсь к девушке.

Попутно достаю телефон из кармана брюк и быстро набираю Коула Стоунэма.

— Привет, брат, — бросаю я, прислушиваясь к характерным для этих двоих звуком на заднем фоне. Не сомневаюсь, они только что с Бекс классно потрахались и теперь валяются в грязной клубной постели.

— Ну как, операция завершилась удачно? — полностью расслабленным и удовлетворенным тоном отзывается Стоунэм.

— Да. Весьма неплохо прошла. Но в холле ее поймал Майкл Доминго. Хотел изнасиловать, старый ублюдок. Живым или мертвым — он доставит проблемы. Но мертвым, доставил бы больше, чем живым, — с неохотой признаю я, все еще не в силах поверить в то, что позволил одному из самых «ближних» к отцу лицемеров приблизиться к Эриде.

Не сомневаюсь, что отцу уже все известно о местонахождении Ри. Он наверняка выстраивает свой план по ее захвату. И до осуществления его планов, осталась всего неделя.

— Ах, этот импотент. У него все еще стоит? — глухо усмехается Стоунэм.

— Ему шестьдесят. Как думаешь? — непроизвольно морщусь, представив определенную картину. — Как вы там поиграли?

— Бекс была великолепна. Моя девочка — актриса, достойная Оскара, — без лишней скромности хвалит свою жену Стоунэм. — Да и с Эридой мы неплохо провели время. Я имею в виду…она классная. Ее так легко погрузить в опыт. Я даже всерьез задумался о том, что хочу трахнуть и ее тоже, — кажется, в этот момент Бекс отвесила внушительную оплеуху своему мужу.

— Вы сумасшедшие, — ставлю диагноз я.

— А ты, нет? Зачем тогда издеваешься и дергаешь свою куклу за нити?

— А зачем ты годами издевался над своей женой в свое время?

Немного помолчав, Коул отзывается твердым тоном:

— Чтобы исцелить ее, — я не ожидал другого ответа. — Она нуждалась во мне. А я в ней.

Несомненно. Случайных встреч не бывает, вы же знаете?

— Я преследую другие цели. Ну, ты знаешь. Она — его слабое место. Он теряет контроль, хватку, себя, стоит лишь ей замаячить на горизонте. Время пришло.

— Где же твое аристократическое благородство, Кинг? Тебе совсем не жаль девочку? Ей очень досталось от вас обоих.

— Жалость…я постараюсь изобразить ее, — возвожу взгляд к потолку.

— Так значит ты просто используешь ее. Ничего больше? — резюмирует друг, пытаясь вскрыть мои вены. Я знаю, куда он клонит. Он судит по себе, и считает, что только любимая женщина достойна столь масштабного внимания в ее сторону.

Тот еще инопланетянин, наделенный рентгеновским зрением, подсвечивающим внутренности и души людей. Других в ближнем окружении я не держу.

— Абсолютно. Использую. Моя личная разрывная граната. Которую можно поместить прямо в сердце своего старика.

— Окей, я не настаиваю, — с недоверием отзывается Коул. — Только смотри, не заиграйся в свои психологические квесты. Как бы тебя вокруг пальца не обвели в итоге. Такие женщины, как Эра и Бекс — коварные создания. Прекрасные. Порочные…но коварные.

«Точно подмечено, любимый!», — доносится до меня приглушенный голос Ребекки. Губы раздвигаются в непроизвольной усмешке.

— Этого никогда не будет. Мне чужды все эти нежные чувства. Я никогда не позволю женщине влиять на меня. Больше никогда не позволю, — сдвигаю несколько пешек на декоративных нардах, расположенных на журнальном столике. — Это игра с нулевой суммой.

— Я не буду настаивать на своем мнении. И кстати…что насчет ее зависимости?