– Значит, выходил куда-нибудь, – пожала плечами подруга.

– И давно? – Я как загипнотизированная продолжала смотреть на входную дверь.

– Что давно?

– Давно он у нас работает?

– С позапрошлого понедельника.

Мы помолчали, потом Анька вновь ожила:

– Не женат, тридцать пять, зовут Алексом.

– Александр?

– Алексей. Сам предложил называть его Алексом. Говорит, так он привык.

Я глотнула уже остывшего кофе, поморщилась. Встала, подошла к мойке и вылила кофе в раковину. Пополоскала чашку, налила в нее свежего кипятка и вернулась за стол. Анька молча наблюдала за моими манипуляциями.

– Ну как? – вдруг спросила она.

– Э-э… – я помялась, – по-моему, очень даже…

– Ты о чем это? – Анька с изумлением смотрела на меня.

– Об этом… – откашлявшись, пробормотала я, – об Алексе…

– Да? – Анька, похоже, была озадачена. – Я вообще-то о поездке тебя спросила.

– А-а… – Я попыталась сосредоточиться. – Поездка… Классно, что сказать.

– Ну? – поторопила меня Анька. – Рассказывай.

– Короче… – начала я.

Нет, но какие глаза… И посадка головы…

– Воробьева-а-а! – пропела Анька.

– Что? – встрепенулась я.

– Ты где? Ау-у!

– Да здесь я.

– Что-то не похоже.

Анька смотрела на меня внимательно.

– Что? – вскинула я голову. – Что ты уставилась?

– Так, так, та-ак, – протянула она.

– Что «так, так, так»? – передразнила я, пряча глаза.

– Вообще-то странно, – задумалась Анька.

– Что тебе странно?

– Никогда бы не подумала, – продолжала она.

– О чем это ты?

– Но в конце концов… – Анька прищелкнула языком, – никогда не знаешь, где тебя подкосит…

– О чем ты? – повторила я, чувствуя, как краска заливает мое лицо.

– Давай, – сказала она. – Вперед!

– Что значит «вперед»? – Я встала, взяла наши чашки и пошла к раковине.

– Иначе будет поздно, – в спину мне сказала Анька.

– Что поздно? – не оборачиваясь и включая воду, спросила я. – Кому поздно? Куда поздно?

– Упустишь, – убежденно проговорила Анька. – И будешь кусать локотки.

– Что?! – Повернувшись, я уставилась на нее.

– Алекс, – сказала она. – Понравился, да?

– С чего это ты взяла? – Я вновь взялась за чашки. – Чепуха.

Анька рассмеялась:

– Воробьева, я тебя знаю как облупленную. Меня не обманешь. Ты аж про Париж забыла, как увидела его. Скажешь, нет?

Забыла про Париж? Вот уж ничего подобного! Просто почему-то расхотелось рассказывать о своем отпуске прямо сейчас. Я выключила воду, поставила чашки в сушилку и вернулась за стол.

– Мне даже и в голову бы не пришло. – Анька смотрела на меня с некоторым недоумением. – Такой обычный…

Это нужно прекращать. Срочно. СРОЧНО!!!

– Может, пойдем поработаем? – быстро предложила я. – А вечером ко мне, там все и расскажу. И фотки покажу.

– Как хочешь. – Анька пожала плечами, помолчала и добавила с усмешечкой: – А ты хочешь, я вижу… – И это последнее «хочешь» уже относилось явно не к нашим вечерним посиделкам.

Я резко поднялась со своего места и направилась к выходу, мало заботясь о том, идет ли за мной Анька или нет. Хотелось поскорее оказаться в своем отделе, чтобы еще раз взглянуть… Ерунда какая-то…

Что-то дрогнуло внутри, когда он вошел. Как-то по-особенному засосало под ложечкой. И мурашки по спине сразу побежали. Впрочем, может, это у меня с голодухи? После полугодичного общения с Петей кого хочешь приклинит. А потом выяснится, что Алекс этот двух слов связать не может и, кроме футбола, у него нет никаких интересов в жизни. Так что очередная иллюзия, ничего больше. Хотя…

– У твоей Маруси есть несколько вариантов, как вести себя дальше.

Димка сидел на полу по-турецки и пил кофе из любимой своей темно-синей чашки. Кофе он любил крепкий, с тремя ложками сахара да еще с какой-нибудь конфеткой. Я всегда посмеивалась над ним из-за его любви к сладкому. Он отшучивался, что ему, мол, для мозгов требуется много горючего, попробуй-ка управлять предприятием без мозгов.

Я все рассказала ему. Не намеренно. Случайно. Он заехал ко мне как-то вечером, прошел в спальню – не за тем, о чем вы подумали, а просто бесцельно слоняясь по квартире, – а там у меня к обоям на стене прикреплен лист ватмана. Весь исчерканный вдоль и поперек моими заметками на тему тяжелой Марусиной жизни.

– Что это? – остолбенел Димка.

– Ватман.

– Вижу, не дурак. Откуда? Его ж вроде не было.

– Не было. Теперь есть!

– Для чего? – Димка силился разобрать мои каракули.

– Люблю порисовать что-нибудь.

– Тогда заведи кисти, мольберт и рисуй акварелью, – посоветовал Димка.

– Да не в этом смысле, – отмахнулась я. – В живописи я полный ноль. А здесь я рисую всякие свои вопросы и проблемы. И потом смотрю на них – а вдруг что-нибудь полезное придет в голову? Знаешь, визуализация там и все такое.

– Читал, – кивнул Димка. – Вот только не думал, что этим кто-то всерьез занимается. Но ты вообще всегда была у нас со странностями.

– То есть? – удивилась я.

– В хорошем смысле, – успокоил меня Димка. – Вечно что-нибудь новенькое выкопаешь, потом внедряешь в свою жизнь.

– А-а… Ну ладно, коли так.

– Так что у тебя здесь за проблема нарисована? – спросил Димка, постукивая пальцем по ватману.

– Да так, – вздохнула я. – На самом деле не моя проблема.

– Да?

– Машка… Помнишь Машку? Мы с ней жили в общаге. До четвертого курса.

– Машка? – переспросил Димка. – Конечно, я помню вашу Машку. Такая с косой. Она?

– Да.

– У нее еще фигура была очень даже, – продолжал свои реминисценции Димка.

– Господи, – я застонала, – и ты туда же! Сразу фигура!

– А что я должен про нее сказать? – защищался Димка. – Я ее видел несколько раз. Минут по десять. Вот и помню только косу и фигуру. Извини.

– Извиняю, – буркнула я. – Кофе будешь?

– Буду. А под кофе твой рассказ о Машке. Или как вы ее там звали? Маруся, по-моему?

Димка Марусину историю выслушал молча, прихлебывая кофе. Переварил мой рассказ и сказал: