– Вы серьезно ничего не понимаете?

Якоб Руман не был стратегом, логика военных действий его не касалась. Но он заставил себя вдуматься в ситуацию. И в конце концов до него дошло:

– Вы сдались в плен намеренно.

Итальянец не подтвердил, но и отрицать не стал.

– Вы проверяли нашу оборону.

– Мы послали множество патрульных отрядов во всех направлениях вашего фронта, но схватили вы только наш. Значит, вы уязвимы.

– И здесь достаточно быстро появятся ваши войска. Они только ждут подходящего момента, так? Но почему вы все это говорите именно мне? Не боитесь, что я расскажу майору?

Пленный молчал.

Якоб Руман ужаснулся:

– Значит, майор уже все знает и ничего не предпринимает, чтобы этого не допустить?

– Ну подумайте сами: даже если и захочет что-то предпринять, что он может? Вы здесь в изоляции, вы последний аванпост австрияков. Вы потеряли контроль над всеми вершинами, кроме Монте-Фумо. Конечно, вы лучше экипированы, но численностью мы вас превосходим.

– Тогда чего добивается майор? Не понимаю…

– Когда все это случится, ему важно быть готовым.

Якоб Руман уверенно подытожил:

– Он предложит итальянцам вашу жизнь в обмен на коридор безопасности для себя. Но для этого он должен вызнать ваше имя и воинское звание.

– И я дам себя расстрелять, чтобы разрушить его планы, – рассмеялся пленный.

Якоба Румана вдруг охватил непонятный гнев.

– Вранье! Вы просто выжидаете, тянете время, потому что знаете: скоро ваши атакуют и вас в любом случае спасут.

Доктор рассвирепел:

– Значит, история, которую вы мне рассказывали, просто отвлекающий маневр! Вы затеяли со мной игру, обвели вокруг пальца!

Пленный покачал головой:

– Успокойтесь, никто не придет нас выручать. Никакой угрозы атаки нет, – вздохнул он. – И я, и мои товарищи всего лишь разменные пешки. Думаете, итальянцы не в курсе, как обстоят дела? Солдат расстреливают как шпионов, офицеры становятся предметом торговли, их обменивают, и они возвращаются домой. – И твердо добавил: – Но не нынче ночью, не здесь и не я. Я все решил еще до того, как получил приказ об этой миссии. А значит, вашей вины в том не будет.

Якоб Руман все понял, и гнев в нем сменился растерянностью.

– Но теперь-то все изменилось. Если вы предоставите майору ту информацию, что ему нужна, то сможете хотя бы выручить своих солдат.

– И вы доверяете майору, который своих-то как раз и предал?

С минуту доктор не знал, что ответить. Потом лицо его стало жестким.

– Я не могу позволить, чтобы вот так разбрасывались человеческими жизнями, я дал клятву Гиппократа. Это вы понимаете?

– Понимаю.

– Тогда я готов выслушать дальше вашу историю, а в конце вы скажете мне ваше имя и воинское звание, как и обещали. Ладно, пусть вы не доверяете майору, но я-то вам доверился. Теперь моя очередь решать, что с этим делать. А вашу совесть я облегчу.

– А кто облегчит вашу?

Якоб Руман не ответил и сменил тему разговора:

– Итак, Гузман вернулся из Аргентины, еле успев к Большому балу в испанском посольстве.

Пленный закурил еще одну сигарету.

Был чудесный майский вечер. Париж благоухал. Солнце отступало с улиц, как морской отлив. В воздухе вокруг испанского посольства витал трепет веселья.

Перед дворцом из вереницы карет выходили приглашенные, и кареты тотчас же отъезжали. В больших освещенных окнах мелькали элегантные силуэты гостей, заполнивших парадный зал. Звуки оркестра волшебной волной докатывались до изгоев, оставшихся на улице напротив дворца. Они во все глаза с восхищением глядели на окна первого этажа и были настолько поглощены раззолоченной жизнью избранных, что даже забывали расстраиваться, что не имеют к ней никакого отношения.

Гузман, как и рассчитывал, приехал около десяти, когда праздник был уже в разгаре. Он появился на пороге в роскошном фраке. Когда его увидели приятели, которые рассчитывали над ним посмеяться, вся компания удивленно переглянулась. Целых пять месяцев они ждали, чем же кончится дело. И пришли к выводу, что Гузман окажется не способен довести затею до конца и где-нибудь затаится. А он был тут как тут, и никому из них не хотелось пропустить необычное зрелище: ведь он были уверены, что ему предстоит унижение.

Гузман улыбнулся и приветственно им кивнул. Потом оглядел зал.

Как и можно было догадаться, королевой бала была дочь испанского посла. Девушка без имени, которой удалось разжечь фантазию парижан и породить кучу сплетен.

В голубом платье и с диадемой на собранных в узел волосах она была восхитительна.

Гузман следил за ней глазами. Она стояла рядом с отцом, и к ней тянулась бесконечная вереница кавалеров, желавших пригласить ее на танец. Она тактично принимала все приглашения, поскольку отказать просто не могла: ее обязывал посольский этикет. И всякий раз, танцуя с новым кавалером, она выглядела все более и более скучающей. В ее тусклой улыбке и блуждающем взгляде сквозили равнодушие и раздражение.

Время от времени она отходила к своим двум подружкам, приехавшим из Испании, чтобы поболтать или посплетничать о ком-нибудь из гостей.

Гузман стоял, прислонившись к стене, и внимательно изучал каждое ее движение, каждую позу, стараясь уловить каждую смену ее настроения. Он выжидал удобный момент.

Во всеобщей суматохе она, казалось, его не замечала. К тому же он был не из тех мужчин, которые сразу бросаются в глаза и поражают женское воображение.

А приятели издали указывали на него. Гузману было не до них, но они уже без зазрения совести потешались над ним, в уверенности, что вот-вот можно будет открыто поднять его на смех.

И тут Гузман, словно получив одному ему известный знак, наконец отделился от стены.

Простым движением он привел в действие таинственный и точно рассчитанный механизм – как в домино, когда костяшки начинают с неизбежностью валиться друг на друга.

Направляясь навстречу девушке, он бросил короткий взгляд на оркестр, который по заранее условленному знаку должен был начать играть то, что он заказал. Он шел вперед уверенным шагом, уже зная, какое слово он скажет незнакомке.

Идя через зал и лавируя между гостями, он мысленно повторял это слово, скандируя губами каждую букву. Как тайну, которая вот она, тут, доступная всем, написана у него на губах – только прочти. Но вокруг не нашлось никого, кто сумел бы прочесть.

Тайное слово – видимое и невидимое – было имя. Имя прекраснейшей из девушек. Теперь он был в этом уверен.

Сейчас он подойдет к ней и позовет по имени. И если она обернется, если только по странной игре судьбы она обернется – значит он все поймет, все разом и будет знать, что нашел свою избранницу.