Возвращаясь к тексту грамоты № 502, заметим, что он может быть трактован как записка, собственноручно написанная Мирошкой Несдиничем во время судебного разбирательства по делу некого Ивана и адресованная биричу Олисею Гречину.

По всей вероятности, первым значительным действием избранного в 1189 г. на посадничество Мирошки было учреждение второго по важности республиканского поста – независимого от князя тысяцкого. Следует напомнить, что с начала XI в. население городских сотен находилось в юрисдикции князя, который распоряжался и назначением главы соцких – княжеского тысяцкого. Отныне тысяцкие избирались на вече из числа новгородцев и были носителями вечевой воли. Летописный список тысяцких открывается именем Милонега, о котором под 1191 г. летопись сообщает: «В том же лете святи церковь архиепископъ боголюбивыи Гаврила святого Възнесениа, создана Милонегомъ тысячкымъ»[149] Шестью годами раньше, под 1185 г., летопись, рассказывая о закладке Милонегом этой каменной церкви, никак не титулует его[150], что позволяет максимально приблизить учреждение этого республиканского поста к дате его первого упоминания.

Рис. 26. Берестяная грамота № 502

Рис. 27. Берестяная грамота № 603

Вполне вероятным представляется предположение об одной побочной цели этого акта. Как мы уже знаем, Мирошка стал посадником в результате столкновения людинской и прусской группировок, будучи избранным на место прушанина Михалки Степа-нича. Между тем Милонег – житель Прусской улицы: именно на ней находилась построенная им церковь Вознесения. Тем самым между соседними группировками оказались провозглашены мир и деловое сотрудничество за счет еще одного ограничения княжеской власти.

Новое ограничение княжеской власти не могло остаться без последствий. Усиливающийся конфликт с князем Ярославом Владимировичем (прямым потомком Мстислава Владимировича, который пользовался особым покровительством Всеволода Большое Гнездо, будучи его «свояком») заставил новгородцев искать помощи у князя Всеволода Юрьевича. В 1195 г. Всеволод позвал новгородцев участвовать в походе на Чернигов «и на все Олгово племя», но, когда они дошли до Нового Торга, отпустил их «с честью» домой. «И послаша новгородци к нему Мирошьку посадника и Бориса Жирослалица и Микифора сочкаго, просяще сына, а Ярослава негодующе». Однако Всеволод задержал у себя Мирошку и Бориса, а вместе с ними неких Иванка и Фому. В следующем году был отпущен домой Фома, но Мирошку и Иванка Всеволод продолжал держать у себя. Разгневанные новгородцы прогнали князя Ярослава, который, однако, продолжал княжить в Торжке, а Новгород оставался всю зиму без князя. Потом на новгородский стол пришел позванный из Чернигова Ярополк Ярославич, но через полгода новгородцы снова пригласили из Торжка Ярослава Всеволодовича.

Этот акт послужил к освобождению Мирошки: «и добро все бысть, и Мирошку посадника приведе, седевша 2 лета за Новъгород; и вси приидоша здрави, неврежене ничимже; и ради быша вси от мала и до велика»[151]. Надо полагать, что эта фраза отражает действительное всеобщее отношение новгородцев к личности и дипломатическим талантам посадника.

На следующий год по возвращении Мирошки в Новгород случилось несчастье в княжеской семье: «В то же лето, весне, преставистася 2 сына у Ярослава: Изяслав бяше посаженъ на Луках княжити и бе от Литвы оплечье Новугороду, и тамо преставися; а Ростиславъ в Новегороде; и оба положена быста у святого Георгиа в манастыре»[152].

К этому событию имеет прямое отношение берестяная грамота № 601, найденная на Троицком раскопе в слое рубежа XII–XIII вв.: «Посадьникоу 30 дани, а за сани по 5 коуно за довое, а третее возяле. А за мехо и за 3 попоне 5 коуно, а боле не дае. А княгынине дани десяте гривено, а за двое сани по 5 коуно, а за мехо и за дове попоне 5 коуно. А Станиславоу со дроугмо 7 гривено, а крытеное дове коуне и гривена»[153] (рис. 28).

Изложенную первой фразой грамоты ситуацию возможно понимать только так: кто-то вознаграждает посадника 30 гривнами «дани» и расплачивается за взятые у него сани, мешок и попоны. У посадника было взято трое саней; за двое уплачиваются деньги, а третьи возвращены владельцу. Кроме этих сумм, посаднику следует княгининой «дани» 10 гривен, или 5 кун за двое саней и 5 кун за мешок и две попоны. Идентичность позиций оплаты в первом и во втором случаях дает возможность догадаться о личности первого участника расплаты, дающего «дани» втрое большие, чем княгиня. Это, скорее всего, князь. Еще два человека оказываются получателями называемых в грамоте сумм: Станислав с другом. Им следует 7 гривен, а кроме того, «крытное» в размере 2 кун и гривны. Общее понимание смысла грамоты дает слово «крытное». «Крыти» – покрывать, но также скрывать, прятать, хоронить. По-видимому, это слово идентично «съкрыти», среди значений которого есть не только прятать, но и зарыть в землю.

Такое толкование находит неожиданное подтверждение в имени получателя за «крытное» Станислава. Летопись в первой трети XIII в. знает Станислава, упомянутого в ней как «Станило». В 1230 г. во время повального мора в Новгороде «постави скудельницю у святых Апостол в яме, на Прускои улице; и пристави мужа блага и смирена, именем Станилу, брат Домажиров, иконного писца, возити мертвеца на коне, где обоидуще по граду».[154]

Следовательно, в грамоте № 601 возможно видеть некий реестр расходов князя и княгини на двойные похороны, организованные посадником. В рассматриваемое время такие похороны случились в 1198 г., о чем рассказано выше, а посадником тогда был Мирошка Несдинич.

Рис. 28. Берестяная грамота № 601

Рис. 30.

Берестяная грамота № 549, б – Берестяная грамота № 558

Дальнейшая судьба князя Ярослава Владимировича хорошо известна. В 1199 г. он был выведен из Новгорода Всеволодом Юрьевичем, приславшим на его место своего сына Святослава, которому было 3 года. Княгиня Ярослава основала в Новгороде после смерти детей Михалицкий Молотковский монастырь[155]. Не исключено, что и сооружение Спас-Нередицкой церкви, начавшееся сразу же после смерти княжичей, имело мемориальный характер (см. илл. 29 цв. вкл.).