Когда он вышел из «Черного Креста», все вокруг было словно бы отмечено усердным, целеустремленным спокойствием. Снаружи все еще царил день; по расклешенным брюкам Кита, пока он шагал к своему тяжелому «кавалеру», перекатывались этакие величественные валы. Упрямо выпячивая сжатые губы, он пролагал себе путь по улицам, поток транспорта на которых вдвое превышал их пропускную способность.

По правде сказать, Кит был недоволен. Ему совсем не понравилось, как звучал ее голос по телефону. Слабый этот голосок, быть может, всего лишь транжирил его драгоценное время. Или притворялся равнодушным. Но это ничего. Ни одна женщина на свете не могла быть равнодушнее Кита — Кита, чья бездумность была поистине необычайной. Просто-таки чудесной. Взять хотя бы его манеру опаздывать. Кит всегда опаздывал на свидания, особенно на первые. А если у него имелось что-то в запасе, он редко когда появлялся вообще.

«Приеду прямо сейчас», — сказал ей Кит. Теперь же он основательно припарковался на Кэткарт-роуд, возле «Восстания Сипаев». Сидя за обычным своим столиком, Кит поедал поппадамы[17]и бомбейскую утку, а персонал тем временем любовно готовил для него баранье виндалу[18]*.

— С напалмовым соусом, сэр? — спросил Рашид.

В этом, как и во всем остальном, Кит был полон решимости.

— Да. Именно с напалмовым.

На кухне живо откликнулись на имперский вызов Кита: приготовить кэрри такой остроты, чтобы он не смог взять его в рот. Блюдо подали. Оживленные лица высовывались через окно выдачи; все, однако, молчали. Первая ложка прошибла его так, что на верхней губе выступила полоска пота; из кухни послышалось взволнованное бормотание.

— Слабовато, — сказал Кит, когда вновь обрел способность говорить.

Других посетителей в «Восстании» в тот день не было. Кит размеренно жевал. Его львиная грива в тени отливала серебром. Слезы медленно прокладывали себе путь по сухой коже щек.

— Хилая работа, Рашид, — сказал Кит позже, расплачиваясь и недодавая на чай. — Что смотришь? Здесь пять процентов. Хило, хило. До смерти хило…

Он долго жал на кнопку звонка, затем сказал:

— Ники? Это Кит.

После второго звонка дверь подалась под его рукой. Он обернулся, окидывая взглядом тупиковую улицу.

Затем он созерцал уже лестницу. Баранье виндалу вновь резануло его сногсшибательной отрыжкой. Задержавшись только для того, чтобы проверить замок, поднести к свету коричневый конверт и на пяток минут прислониться к стене, прижимаясь лбом к запястью, Кит стал тяжело подниматься.

Дойдя до самого верха, он нашел дверь. Открыл ее. Господи! Опять лестница.

Николь стояла на краю этого последнего пролета; на ней было мягкое шерстяное платье, цветом точь-в-точь как шерстка сиамской кошки, и три из девяти его пуговиц, девяти его жизней, были уже расстегнуты, и изумрудные серьги, как тигровые глаза, выглядывали из кармашков черных ее волос, и воротник серебрился, и кольца унизывали все пальцы стиснутых рук.

— Поднимайся, проходи.

— Шампанское, — пробормотал Кит. — Твое здоровье. О господи.

Он проследовал за ней по коридору в гостиную, помахивая пальцем в нескольких миллиметрах от ее ягодиц. Затем, глубокомысленно сопя, арифметическим взглядом окинул комнату. Николь обернулась к нему лицом, и вычисления Кита продолжились. Сумма возросла. Включая драгоценности. Однако же, расходы. ТВ, думал он. Когда она подняла руку к горлу, Кит обыскался, подбирая в уме каламбур на тему душитель. И не нашел.

— Престижный вид, — сказал он.

— …Хочешь выпить или чего-нибудь еще?

— Сначала дело, милочка, а все остальное после. Сделал, так сказать, дело… — сказал Кит, который был уже совершенно пьян. В целом он не желал бы этого, ибо похмелье опустошительным образом воздействовало на его навыки метания. Но, казалось, ему необходимы были те семь пинт пива (пришлось-таки, после этакой дряни) и череда порций бренди, которыми он увенчал свою трапезу. Кит сам недоумевал, почему. Напиваться так рано было не в его правилах. Не то чтобы это имело значение — Кит владел собой, сколько бы ни выпил. Никто не замечал разницы. Со всевозможной скромностью старался он думать о тех случаях, когда врывался через фанерную дверь к Триш Шёрт, едва ли не врезаясь прямо в стену, а та ни разу ничего не сказала. Кит же и глазом не моргнул.

— Да ты, Кит, уже совершенно пьян, правда же? — сказала Николь.

— Так, отпраздновал кое-что, — мягко сказал Кит.

Но — не делай этого, голубушка, думал он. Не говори так. Нет, не говори. Этого ты никогда не делай… Кит глядел на свои неправильно вывернутые ступни, чувствуя, что ее взгляд перемещается прямо поверх его волос, пропитанных запахами паба. Ноги Николь, виделось ему, были воинственно раздвинуты, а на платье расстегнута последняя пуговица. Платье Николь: Кит намеревался на ранней стадии их встречи втиснуться в него ладонью, снизу вверх. Но не сейчас, подумал он. Ни в коем разе.

— Ну что ж, приступим, пожалуй, — сказала она, посмотрев на часы.

И Кит был препровожден на кухню. Там он с мрачным видом и без какой-либо пользы потрогал неисправный пылесос, заглянул в покосившийся мусоросборник и подвигал гладильную доску, у которой недоставало петли.

— Безнадежно, — сказала Николь.

Я человек дела, подумал Кит. Не могу я просто так все бросить. Раз уж я сюда пришел…

— Раз уж я сюда пришел… — сказал он. — Я человек дела. Не могу я просто так все бросить.

— Есть еще кофемолка.

Явилась на свет кофемолка. Оба они уставились на нее. На взгляд Кита, она была в полном порядке.

— Думаешь, дело в предохранителе? — спросила она доверительно.

— Может быть.

Кофемолка, думал он. То-то же. Приехали. Тебя бы саму перемолоть. Хорошо…

Она подала ему отвертку и стала с интересом за ним наблюдать.

— У меня не получается, — пояснила она. — Винт слишком туго вкручен.

Вкручен, думал Кит. Слишком туго. Ну да. Он вновь был удивлен тем, что на его медленно улыбающиеся губы никак не являлась какая-нибудь шутка, какая-нибудь разбивающая лед непристойность. Погоди: сейчас явится. Слишком туго. Слишком туго вкручен. Если так… у тебя не может быть…

Он решительно взялся за отвертку. Ее острие провернулось в расцарапанной головке винта — и соскочило с нее, вонзившись в мякоть большого пальца Кита.

— Ух, мать твою! — вскричал он. И все бросил.

Теперь у меня нет иного выбора, кроме как закончить эту главу прямо здесь. Я тоже вынужден все бросить. Может быть, позже мне удастся вернуться, чтобы смягчить переход. Если найдется время.