Д. Сартон был крайним кумулятивистом. Это значит, что революций в истории науки он не признавал. Он писал: «Прогресс предполагает стабильность и уважение традиций. Научное мышление является или кажется революционным, потому что оно приводит к великим и часто неожиданным последствиям. Однако получение научных результатов есть процесс постепенный и поступательный. История науки представляет собою эволюцию громадных масштабов, которая свидетельствует о могуществе человеческого интеллекта, но эта эволюция является такой же равномерной, как и эволюция, вызванная естественными силами» (там же. С. 62).

В другом месте ту же мысль он сформулировал лаконичнее и категоричнее: «Научная деятельность является единственной очевидно и несомненно кумулятивной и прогрессивной» (там же. С. 63).

Таким образом, Д. Сартон исключал из эволюции периоды скачков, что, конечно, сужает понимание подлинной эволюции, в рамках которой периоды постепенного развития прерываются теми или иными скачками (например, связанными с появлением новых видов в живой природе за счёт мутаций или с социальными революциями в политике).

Несмотря на то, что новое поколение науковедов весьма почтительно относилось к отцу американского науковедения, представителей появившегося антикумулятивизма не устраивал кумулятивный образ науки, выступающий из его книг. Так, Томас Кун писал: «Историки науки бесконечно обязаны Дж. Сартону за ту роль, которую он сыграл в утверждении их профессии. Но образ их специальности, который он пропагандировал, продолжает приносить много вреда, даже несмотря на то, что он был давно отвергнут» (там же. С. 52–53).

Умеренный интернализм

Д. Сартон видел в истории любой науки два аспекта – внутренний («абстрактный»), который он называл историей чистых идей, и внешний («политический»). В первом случае излагается история науки как таковая, а во втором история идей вписывается в контекст жизни её творцов. При этом его интернализм был умеренным. Он не абсолютизировал внутридис-циплинарный подход в науковедении за счёт игнорирования междисциплинарного.

Учёный писал: «Наука очень во многом развивается так, как если бы она обладала собственной жизнью. Великие социальные события бросают свои тени на науку, так же как и на другие виды человеческой деятельности; и как бы ни была жива и независима наука, она никогда не развивается в политическом вакууме» (там же. С. 67).

Историк науки не может представлять научную историографию совершенно безликой, оставляя за её пределами её живых творцов. «Основной долг историка, – указывал он, – оживить персоналии, а не перечислять их научные достижения. Открытия могут важными, но персоналии бесконечно важнее» (там же).

Мы здесь слышим отгоски заявлений, которые противоречат внутридисциплинарной установке автора этих слов. Дело в том, что он был хоть и умеренным, но убеждённым интерналистом в науковедении. Что это значит? Это значит, что он, не гипертрофируя внутридисциплинарный подход к описанию истории науки, в конечном счёте ставил на первый план не внешнюю, а внутреннюю историю науки – историю, как он говорил «чистых идей».

Выдвижение внутридисциплинарного подхода к изучению истории науки Д. Сартон выводил из относительной независимости науки от окружения. Он писал: «Кажется, что наука в целом растёт наподобие дерева. В обоих случаях зависимость от окружения достаточно очевидна, тем не менее главная причина роста – давление, побуждающее к росту, стремление к росту – находятся внутри дерева, а не снаружи…» (там же. С. 67).

Подчёркивая приритет внутренней истории науки над внешней, Д. Сартон указывал: «Цель истории науки – объяснить развитие научного духа, историю человеческой реакции на истину, историю постепенного обнаружения истины, историю медленного освобождения наших умов от темноты и предрассудков» (там же. С. 64).

Мысль о выдвижении в науковедении на первый план внутренней («абстрактной») истории науки и передвижении на второй план внешней («политической») истории науки была для Д. Сартона принципиальной. Вот почему он повторял её на все лады. Чтобы покончить с нею, я приведу последнюю его цитату, в которой он учит историка науки, как он должен описывать эволюцию науки: «Он должен держать в уме и использовать как руководство цепочку чистых идей, таких, какими они могут быть реконструированы, когда все ошибки уже в прошлом и исправлены, но он никогда не должен забывать скромного происхождения наших наиболее смелых теорий и многочисленных превратностей их существования» (там же. С. 59).

Итак, для историко-научной концепции Джорджа Сартона характерны три черты:

• дисциплинарный синтетизм – рассмотрение истории науки не как совокупности её отдельных, разрозненных, не связанных между собой её дисциплин, а как единого комплекса всей её дисциплинарной структуры;

• крайний кумулятивизм – рассмотрение истории науки как эволюционного процесса, в рамках которого революционных скачков не происходит;

• умеренный интернализм – выдвижение на передний план внутренней истории науки и передвижение на задний план её внешней истории.

В справедливости первой и последней из выделенных особенностей историко-научной теории Д. Сартона сомневаться не приходится. Я написал много книг по истории науки. Я писал их с той же установкой, что и Д. Сартон. Нелепо излагать историю лингвистики, например, сводя её к описанию внешних условий, в которых она развивалась.

Что касается крайнего кумулятивизма, то в этом пункте американский науковед глубоко заблуждался: эволюции науки без революционных скачков не бывает. Вся проблема лишь в том, чтобы не ошибиться в определении авторов этих скачков.

Карл Поппер (1902–1994) родился и жил до присоединения Австрии к Германии в Вене. Опасаясь преследований со стороны гитлеровских властей как еврей, он эмигрировал в 1937 г. в Новую Зеландию, а с 1946 г. и до самой смерти он жил в Лондоне. Вот почему его обычно называют английским учёным.

Творческую деятельность К. Поппера можно поделить на три периода – ранний, средний и поздний. Основной работой первого из них стала книга «Логика научного открытия», первое издание которой вышло в 1935 г., главными книгами второго периода стали «Нищета историзма» (1943) и «Открытое общество и его враги» (1945), а третий период отмечен работой «Объективное знание. Эволюционный подход» (1972).

В этом параграфе нас будет интересовать только первый период в творчестве К. Поппера, однако прежде я не могу не сказать несколько слов о втором.

К. Поппер был ярым антимарксистом. Его критика марксизма держится на очень простом постулате: никаких законов общественного развития, о которых писали К. Маркс и Ф. Энгельс, не существует. Эти законы – их досужие вымыслы.

В человеческой истории, по К. Попперу, нет никаких закономерностей, связанной со сменой одной формы собственности на другую или с борьбой классов. В ней действуют лишь отдельные индивиды. От них и зависит, по какому пути они направят общество, в котором они живут, – рациональному или иррациональному, демократическому или тоталитарному. От воли отдельных людей также зависит, с точки зрения К. Поппера, в каком обществе они хотят жить, – открытом или закрытом. Характеристике этих типов обществ и посвящена книга К. Поппера «Открытое общество и его враги». Она вышла в Лондоне ещё в 1945 г., но оказалась пророческой. В те далёкие годы её автор стал пророком современной глобализации.