– Дома мы никогда такого не пили, – одобрительно заметил я.

– За это надо благодарить Ансеиса, – сказал Отон. – Бургундские владения его семьи обязаны поставлять королю пятьдесят бочек каждый год.

Я заметил, как Ансеис нахмурился, наверное, подумав, что подобное вино зря расходуется на гостей типа меня.

– Вот, Одноглазый, попробуй. У него привкус тмина и маковых зерен. На королевских пиршествах беда в том, что Карл любит только вареное и жареное мясо, никаких необычных соусов.

На середину стола поставили большое блюдо с кучей каких-то перекрученных темно-бурых сучков.

– Не передашь пару? – попросил я Беренгера, сидевшего рядом.

Я узнал копченых угрей. Не из той ли они партии, какую мы с Арнульфом везли на волах?

– Не могу дождаться, когда начнется сезон охоты, – пожаловался Беренгер, с отвращением глядя на вареную свинину с клецками у себя в тарелке. – Оленину и дикого кабана на вертеле не погубят никакие повара. – Он обратился через стол к Герарду: – У меня есть для тебя загадка:

Я черен снаружи, завернут в сморщенную кожу,

А внутри меня огненная мякоть…

Мною приправляют лакомства на королевских пирах,

Но во мне не найдешь ничего ценного…

Герард изобразил улыбку и сказал:

– Можешь не продолжать, я тебя понял.[5]

Он достал из рукава небольшой мешочек, осторожно вынул три или четыре черных зернышка и протянул через стол. Беренгер положил их на стол и рукояткой кинжала растер в пыль. Потом взглянул на меня.

– Одноглазый, ты ловок в отгадывании загадок. Можешь отгадать мою? Что это?

– Понятия не имею, – ответил я.

Беренгер взял на кончик ножа одно из раздавленных семян и сказал:

– Положи на язык.

Я положил. От огненного вкуса пришлось схватиться за кубок с вином, я сделал большой глоток, чтобы ополоснуть горящий рот.

– Отгадка – перец, – ухмыляясь, сказал Беренгер.

Пока мы ели, в зал вошла группа музыкантов и начала играть. От шума скрипок, дудок и барабанов стало труднее вести беседу, и я принялся рассматривать гостей за столом советников. У многих важного вида людей были на шее золотые цепи, говорившие о высокой должности. Я предположил, что это высшие государственные сановники – сенешаль, пфальцграф, распорядитель двора и смотритель королевских конюшен, который, как сказал Хроудланд, командовал стражей. Алкуин и его собратья-священники сидели вместе, образуя мрачное тускло-коричневое сборище среди пышно наряженных вельмож в красных и синих костюмах, с золотом и драгоценными камнями на шее и пальцах. Я предположил, что это герцоги и графы, назначенные королем управлять провинциями. Среди них человек с удлиненным лицом, замеченный мной ранее, был поглощен беседой со своим соседом, и, судя по всему, знал, что я наблюдаю за ним.

– Кто там в желтой тунике, с копной седых волос? – спросил я Хроудланда, когда музыканты, наконец, стали убирать инструменты.

Граф посмотрел через зал и ледяным тоном проговорил:

– Мой отчим Ганелон. Он жулик и лицемер.

Мне хотелось узнать причину его неприязни, но собравшихся призвали к тишине, и на открытое пространство между столами вышел человек с табуретом в одной руке и маленькой арфой в другой.

Беренгер в ужасе застонал:

– Это будет хуже теологии.

Пришедший поставил табурет, поклонился королю и громко объявил:

– С вашего позволения, мой господин, сегодня я расскажу о великом воине Троиле, сыне царя Приама, и как он встретил смерть от руки благородного Ахилла.

Хроудланд рядом со мной тихо проговорил:

– Еще одна слабость моего дяди. За едой он любит слушать сказки про древних героев.

Бард прочистил горло, поставил ногу на табурет, и, устроив арфу на колене, после нескольких аккордов начал свой рассказ. Я смотрел на лицо короля, пытаясь понять, действительно ли ему нравится представление. Карл сидел, ничего не выражая и не прикасаясь к еде, а только поигрывая куском хлеба в большой сильной руке. На ней блестело массивное золотое кольцо с большим рубином.

Я уже знал историю про Троила. Ее очень любил мой старый учитель Бертвальд.

Бард все зудел. У него был высокий, довольно надоедливый голос и неприятная привычка делать ударение не на те слова. Я начал сочувствовать Беренгеру и гадал, как долго рассказ продлится. Сидеть на деревянной скамье было неудобно.

Бард пробирался сквозь свое повествование: Троил был самым прекрасным юношей в Трое, славным воином и большим знатоком коней. Днем он выходил за городские стены, чтобы тренировать их на равнине перед Троей, а потом отводил в священную рощу, чтобы напоить из родника. Узнав его распорядок дня, греки напали на Троила. Но он победил их, ранив царя Менелая и даже обратив прославленного мирмидонца в бегство. Когда слух об этом унижении достиг Ахилла, величайшего греческого воина, тот поклялся отомстить. Облачившись в доспехи, он устроил засаду в священной роще.

Бард замолк. Он выпил воды и повозился с арфой, натянув пару струн. Я знал, что он делает это для пущего эффекта, и неосторожно сказал Хроудланду:

– Он не упомянул главную причину, по которой Ахиллу надо было убить юношу.

То ли у короля был необычайно тонкий слух, или я перебрал вина и говорил громче, чем намеревался, но Карл своим высоким голосом рявкнул:

– Эй, ты! Если ты так хорошо знаешь эту историю, почему бы тебе ее не докончить?!

Я в ужасе посмотрел на него. Правитель уставился на меня большими выцветшими глазами, и его рот сжался в злобную линию.

– Ну-ка, молодой человек, – проскрежетал он, – покажи, что можешь сделать это лучше.

Я почувствовал, что побледнел, а король не отрывал от меня сердитого взгляда. Я заметил, что все замолкли и смотрели на меня, ожидая реакции. Энгелер тихо цокнул языком. Он был рад моему унижению.

Возможно, на меня все больше действовало вино, но откуда-то я нашел в себе мужество встать на ноги и, не глядя на короля, пошел туда, где стоял бард с арфой в руке и выражением отвращения на лице.

Ироническим жестом он протянул мне арфу, но я отмахнулся. Я не был музыкантом. С ухмылкой мужчина отошел на несколько шагов и встал, скрестив руки, в ожидании, как я выставлю себя дураком перед публикой.

Я сделал несколько глубоких вдохов, как учил Бертвальд перед публичной речью, и обратился к королю:

– Мой господин, существовало пророчество, о котором знали все греки. Оно гласило, что если прекрасный юноша Троил доживет до зрелого возраста, то Троя не падет. По этой причине – прежде всего – Ахилл понимал, что ему нужно лишить жизни прекрасного юношу. Поэтому он затаился в священной роще, и когда туда пришел Троил со своими слугами, выскочил из засады.