Остановившись напротив двери, я протянула руку и не очень громко, но настойчиво постучала. За дверью с некоторым запозданием раздался шум сдвигаемой мебели, и снова наступила тишина. Мы с Андреем молча переглянулись, и я постучала сильнее. Под напором моей руки дверь плавно приоткрылась приблизительно на четверть. В открывшемся для взгляда пространстве показалась задняя стенка шкафа, который делил комнату на какое-то подобие импровизированной прихожей и на скрытую жилую часть. Андрей перешагнул порог, для убедительности постучал еще раз, но уже по шкафу, и спросил, обращаясь в глубину:

— Серега, ты здесь?

В ответ на его вопрос из-за шкафа вновь раздалось неопределенное шевеление, и затем ленивый голос, растягивая слова, ответил:

— А-а, это ты, что ли, Андрюха? Давай заходи!

Хозяин комнаты, названный Серегой, валялся на кровати и, судя по всему, отрываться от койки в ближайшие сутки не собирался. Он слегка повернул голову в нашу сторону, а затем лениво и вяло махнул рукой, что, по-видимому, должно было означать приветствие. Андрей обменялся с ним рукопожатием.

— Что с тобой? — спросил он хозяина комнаты.

— Меня мутит, — философски ответил тот и, для убедительности икнув, пояснил, — со вчерашнего вечера.

Впрочем, последнее объяснение было излишне: стоявший в комнате запах не оставлял сомнений в характере вчерашнего мероприятия.

— Ты чего пришел? — равнодушно спросил Серега, больше занятый мыслями о своем нынешнем физическом состоянии, чем о цели прихода Андрея.

— Олега ищу, — ответил тот.

— А-а-а, — понимающе протянул Серега, — он уехал позавчера. А вчера приходил один из милиции. Тоже спрашивал. Сказал, что Олег в больнице. Вроде, побили его.

— Когда? — удивленно выпалил Андрей и посмотрел на меня.

— Я же сказал — вчера приходил. А когда побили, не знаю. В Центральной он. Мы тут собирались сходить…

— Поехали? — полувопросительно-полуумоляюще перебил его Андрей, обращаясь ко мне.

Я согласно кивнула головой. По дороге в больницу мы оба молчали. Я обдумывала и пыталась связать вместе все факты, которых чем дальше, тем становилось больше. Правда, ясности они не прибавляли. Мои мысли в беспорядке кружились, словно стая вспугнутых воробьев. Андрей был погружен в собственные раздумья. Краем глаза, а иногда и в зеркале, я видела его ставшее слишком серьезным лицо. Судя по всему, он был озабочен и, несомненно, переживал за Олега.

Отец Андрея, Валерий Павлович до отъезда в Африку работал именно в Центральной городской больнице. Я там часто бывала во время болезни тети Милы и считала, что неплохо знаю как саму больницу, так и дорогу туда. Однако выяснилось, что Андрей знал маршрут лучше меня. После недолгого спора он убедил меня поехать какими-то запутанными переулками и дворами, и мы действительно довольно быстро, значительно быстрее, чем по обычной дороге, выехали к нужному месту. Вместо центрального входа мы оказались на хозяйственном дворе около широко раскрытой двери.

По роду своей нынешней работы мне не раз приходилось для получения необходимой информации проникать в различные лечебные учереждения. В принципе, это было не так уж сложно. Главным препятствием обычно становились старые уборщицы, вечно недовольные абсолютно всем. Гордо нацепив белый халат, они любили покрикивать на посетителей. Обычно я, в случае необходимости, надевала отутюженный и накрахмаленный халат и с уверенным видом шла вперед. Принцип Бендера «действовать смело, ничего не расспрашивать, побольше цинизма, людям это нравится» здесь действовал безотказно.

Была, правда, еще одна небольшая, но далеко немаловажная деталь, подмеченная в результате моих личных наблюдений и эффективно применявшаяся при необходимости. Врачи и медсестры частенько надевают халат на майку, рубашку или прямо на голое тело, если на улице жарко, например, как сейчас. Конечно, верхнюю одежду они оставляли в кабинетах и поэтому, если в коридорах больницы вы видели человека в белом халате, надетом на обычный костюм, то можно было почти на сто процентов быть уверенным, что это посетитель. Я, как правило, в машине быстренько снимала с себя все до нижнего белья, надевала халат и сделав вид, будто только что вышла, свободно проходила через любую дверь. Правда, в последнее время появилась мода вешать на грудь табличку с фамилией и должностью, но я обходилась каким-нибудь непонятным, вышитым на груди вензелем, и такой номер вполне удачно проходил.

Андрей, как можно было судить по его поведению, на правах сына одного из лучших докторов больницы, не нуждался в подобных ухищрениях. Пару раз он по ходу движения здоровался с кем-то, а я послушно шла за ним. Преодолев множество лестниц и переходов, мы вышли к широким закрытым дверям из толстого матового стекла с надписью «Отделение интенсивной терапии». Андрей нажал на кнопку звонка сбоку, через минуту дверь приоткрылась, и из нее выглянуло недовольное и чем-то озабоченное лицо женщины в возрасте где-то между сорока и сорока пятью. Увидев посетителей, она явно намеревалась сразу же отправить нас восвояси, но Андрей вовремя опередил ее радостным возгласом:

— Здравствуйте, Лидия Алексеевна!

Лидия Алексеевна на мгновение задумалась, всматриваясь в его лицо, а затем наконец-то вспомнив, немного удивленно, но также радостно улыбнулась в ответ:

— Андрей!? Это ты?

Валерий Павлович, судя по всему, пользовался уважением и любовью персонала, и его сын в данный момент пожинал плоды родительской славы.

— Да, Лидия Алексеевна.

— Как отец?

— Нормально. Вчера звонил.

— Ну, хорошо. Тебе что-нибудь нужно?

— Да. Вы знаете, у нас здесь лежит друг. Мы хотели бы пройти к нему.

— Как фамилия друга?

— Котельников. Олег Котельников. У него лицо еще такое немного красное.

— Подожди здесь. — Лидия Алексеевна снова исчезла в дверном проеме.

Дверные створки захлопнулись за ней. Мы остались ждать. Прошло несколько минут томительного ожидания. И я, и Андрей начали нетерпеливо поглядывать на кнопку звонка, но половинки двери, словно сжатые зубы, молчаливо хранили тайну. И когда желание позвонить снова начало достигать апогея, Лидия Алексеевна появилась вновь. Вид у нее был утомленный и озабоченный.

— Не очень хорошие новости, Андрей, — сказала она.

Андрей побледнел, и его лицо застыло.

— Тяжелый твой Олег. Может не выбраться.

— Что с ним? — спросила я, так как Андрей еще не приобрел окончательно способность говорить.

— Черепно-мозговая травма. Сломаны несколько ребер. Лицо в синяках. Все бы ничего, но только парень не приходит в сознание.

— А можно мы пройдем к нему? — приобрел вновь способность говорить Андрей.

Лидия Алексеевна на секунду задумалась — наверно, это было против всяких правил, но авторитет Валерия Павловича сыграл свою, положительную роль.