Салтыков, исправляя перегибы предшественника, без промедлений вернул Румянцева в действующую армию. Пётр Семёнович давно присматривался к молодому генералу и считал его звездой первой величины. Было у Салтыкова одно славное качество: он недолюбливал рутинёров и ценил в военачальниках изобретательность. Румянцеву поручили командование Второй дивизией, для которой главнокомандующий уготовил участь яркую. Поход на Берлин! «Я намерен, буде обстоятельства допустят, генерал-порутчика Румянцева с знатным деташементом к Берлину налегке отправить для взятия денежной контрибуции и сколько возможно лошадей и быков, також провизии», — сообщал Салтыков Конференции. Такой удар по Берлину, считал главнокомандующий, деморализует противника. Другим его начинанием было быстрое соединение с австрийцами, которые, однако, настаивали на переносе основных боевых действий в Силезию.

После первого разговора с глазу на глаз Салтыков ещё больше понравился Румянцеву. Начиналось горячее времечко — решающие сражения Семилетней войны.

Между тем и Фридрих произвёл заметную перестановку: генерал Даун, безуспешно пытавшийся остановить русских, потерял доверие короля. Вместо него корпус возглавил генерал-лейтенант фон Ведель. Ему было поручено остановить движение русских к Одеру. Под командой фон Веделя — менее тридцати тысяч, у русских — сорок тысяч. Но Фридрих не сомневался, что воспитал лучшую в мире армию и готов был к генеральному сражению. Не просто остановить, но уничтожить русско-французскую армию — таков был план короля. Для начала пруссакам предстояло воспрепятствовать соединению русской и австрийской армий.

Для этого Ведель принял решение в июле атаковать русских в районе Пальцига. Он планировал оглушить русских неожиданным наступлением, которое снивелирует численное превосходство армии Салтыкова. Но с первых залпов сражения русские стояли как стена, ощетинившаяся штыками. Салтыков повёл армию в обход левого фланга и тыла пруссаков. Гусары Малаховского налетели на русских, но вынуждены были отступить… В бою не дрогнула и артиллерия Салтыкова. Ведель отступил, чтобы подготовить второй удар. Но и новая атака захлебнулась. Самым мощным был третий удар по русским позициям. Прусской коннице удалось прорваться между двумя полками, внести сумятицу. Но тут заговорила русская артиллерия! Кавалерия Фридриха отступила с большими потерями — и Салтыков бросил в бой русскую конницу Панина, которая довершила дело.

Вторую дивизию в том сражении возглавлял генерал Александр Вильбоа, раненный при Гросс-Егерсдорфе. Румянцев, сколь ни торопился, не успел прибыть и принять у него командование над дивизией. А обсервационный корпус, вместо павшего ирландца Юрия Броуна, — Голицын.

Мастерство русских артиллеристов признал и Фридрих, почти одновременно получивший известие о поражении Веделя и победе над французами при Мендене: «Северные медведи не французы, и артиллерия Салтыкова в сто раз выше артиллерии Контада».

Иногда Салтыкова упрекают, что он не организовал преследование Веделя. «Недорубленный лес снова вырастает», — говаривал на этот счёт Суворов. Но более успешных сражений с пруссаками не было ни в истории австрийской, ни в истории французской армии. А Салтыков показал себя генералом, не способным паниковать или трусить. По умению терпеть он не уступал собственным солдатам.

Хотя и не добил Салтыков пруссаков, всё равно под Пальцигом Ведель потерял четверть своей армии — около семи тысяч, из них не менее четырёх тысяч — убитыми. Потери русских не превышали пяти тысяч, из них убитыми — 813 человек. Павших оплакивали, на поле боя устроили панихиду. Но оставшиеся в живых поверили в силу русского оружия, а гипноз непобедимости пруссаков развеивался. Болотов отдавал должное Салтыкову: «Победа сия произвела многие и разные по себе последствия, из которых некоторые были для нас в особливости выгодны. Из сих наиглавнейшим было то, что все войска наши сим одолением неприятеля ободрилися и стали получать более на старичка, своего предводителя, надежды, который имел счастие с самого уже начала приезда своего солдатам полюбиться; а теперь полюбили они его еще более, да и у всех нас сделался он уже в лучшем уважении».

Но в Петербурге победа при Пальциге почему-то не вызвала ожидаемого восторга. То ли интриганы вмешались, то ли советники императрицы просто не поняли стратегической важности столь яркой победы. Обошлось без фейерверков и щедрых наград. А ведь нечасто прусскую армию удавалось разбить со столь малыми потерями… Более того — это была первая победа над пруссаками со столь явным преимуществом, первая битва, в которой германские потери и убитыми, и ранеными значительно превышали потери русские.

Поход продолжался, и подоспевший Румянцев в составе армии Салтыкова двигался к Одеру. В районе Кроссена к русским присоединился австрийский корпус Лаудона. В Кроссене части Малаховского попытались оказать сопротивление русским, но были рассеяны — и Салтыкову досталась богатая добыча: продовольствие и фураж.

Союзная армия заняла Франкфурт-на-Одере, пополнила обозы. Салтыков настоятельно предложил австрийскому главнокомандующему Дауну присоединиться к армии и мощным ударом накатить на Берлин. Предполагалось, что взять прусскую столицу без генерального сражения невозможно, но численное превосходство союзной армии позволяло надеяться на успех.

Но Даун тянул с ответом. Он не был сторонником генеральных сражений — и Салтыков почти не скрывал своего презрения к цесарскому коллеге. Тем временем Фридрих с главными силами прусской армии форсировал Одер.

Союзная армия под командованием Салтыкова заняла позиции на высотах у деревушки Кунерсдорф, которая вскоре станет всемирно известной. Общее число русско-австрийских сил, сосредоточенных здесь, доходило до 60 тысяч, против 48-тысячной армии Фридриха Великого. Преимущество заметное, но не подавляющее. Помощи от Дауна Салтыков так и не получил.

Правым крылом армии командовал Фермор, левым — Голицын, а центральную группировку возглавлял Румянцев. Резерв — австрийцы Лаудона — расположились в тылу войск Фермора. Это было первое генеральное сражение, в котором Румянцев участвовал под командованием Салтыкова.

Как только обнаружилось, что король обходит правый фланг русских войск, Салтыков приказал армии повернуться кругом, переменив ход сражения. Наступил решительный момент: следовало или быстро отступить к Кроссену, или атаковать. Салтыков занял позицию тылом к Одеру и принял бой. Он разгадал замысел Фридриха: начать атаку одновременно на правое и левое крыло — и предпринял контрманёвр, чтобы «навлечь всю неприятельскую армию на одно левое крыло…». Удар приняли на себя части генерала Голицына. На этом участке пруссакам удалось создать численный перевес. В результате пруссаки заняли Мюльберг — тактически важную высоту — и в победном воодушевлении готовы были добивать уже потрёпанную армию Салтыкова. Установив на высотах Мюльберга артиллерию, принялись обстреливать русские позиции. Подготавливая решительную атаку, Фридрих уже послал в Берлин гонца с вестью о победе.

И вот — нашла коса на камень, на силу нашлась более ухватистая сила.

Фридрих обрушил удар на высоту Большой Шпиц, где располагались войска Румянцева, — и это было вполне логичное решение. Возможно, Старому Фрицу следовало действовать быстрее, он потерял время, перестраивая войска. Но на большую стремительность его армия в тот день была неспособна. Пётр Александрович продемонстрировал полную готовность к сражению, он умело повёл упорную оборону высоты.