Как увидела меня – вся стала белая!

И сидим мы у стола с нею рядышком,

И с улыбкой говорит товарищ Грошева:

«Схлопотал он строгача – ну и ладушки,

Помиритесь вы теперь по-хорошему!».

И пошли мы с ней вдвоём, как по облаку,

И пришли мы с ней в «Пекин» рука об руку,

Она выпила дюрсо, а я перцовую

За советскую семью образцовую!

Вот и всё!

<1963>

Глава очередная

Неравнобедренные геометрические фигуры разного возраста, притягательности и достоинства

Логико-этическая ловушка для отдельных советских граждан. – Дом Корбюзье на курьих конструктивистских ножках. – Китайские шарики для пинг-понга, растущие не по дням, а по минутам. – Очередной конец ширпотреба. – Кухонная перебранка высоких персон и декоративные свойства кукурузных початков. – Общее собрание в роли коллективного психотерапевта. – Обезьяна, следящая из-за кривого угла

Это какой-то парадокс, прямо логико-этическая ловушка. Ведь герой песни, человек без имени-отчества, но с паспортом, гражданин и прочее, действует, кажется, в согласии со всеми правилами и установлениями, прописанными в самых значительных документах.

Когда готовили материалы к XXII съезду партии – это 1961 год, то, согласно пожеланию Хрущёва, сочинили особый свод моральных принципов, эдакие основы и опоры коммунистической морали, на которых должно было возводиться здание прекрасного будущего, нечто вроде колонн-пуантов, что применил Ле Корбюзье в здании Наркомлегпрома (само название и увесистое, и полуневесомое, не то что более позднее – здание ЦСУ), возведённом на тогдашней улице Кирова, до того и значительно после того – Мясницкой. Здание приподнято, вознесено над московской землёй, существует, не соприкасаясь с дольним миром (и прости-прощай, утопия! пространство меж опор застеклили, сделали конторским этажом – это уже семидесятые годы, оно и верно – пустота не должна пустовать, экономика должна быть хотя бы экономной).

Таковы и правила, условно названные «Моральный кодекс строителя коммунизма» и вошедшие и в Третью программу КПСС, и в Устав КПСС, что утверждены на эпохальном съезде (все съезды партии советской эпохи – эпохальные и этапные, причём не попеременно, тот – этапный, тот – эпохальный, а сразу и такой, и сякой, разве что каждый сейчасный эпохальнее и этапнее предыдущих, а потом и он становится в череду других, уступая свободное место очередному новому, что и поэпохальней, и поэтапней).

Руководствующийся этими правилами должен, будто, получать одобрение, снискивать похвалы, а не строгий выговор с занесением в личную карточку. Возьмём, скажем, этот пункт: «Честность и правдивость, нравственная чистота, простота и скромность в общественной и личной жизни». Всё налицо: стою я перед вами, словно голенький, чем не простота и скромность, почти минимализм или пуризм, коли упоминался выше Ле Корбюзье? И признаётся, не крутя туда-сюда: я с Нинулькою гулял с тёти Пашиной. Куда честней и правдивей? Можно эти прогулки истолковать как следование ещё одному пункту того же «морального кодекса», тут и «коллективизм и товарищеская взаимопомощь: каждый за всех, все за одного», только что всех – раз два и обчёлся, но и двое – уже коллектив, пусть мизерный. А судя по отсутствию претензий и жалоб со стороны второго члена мизерного коллектива, а именно – Нинульки или Ниночки, то и пункт «гуманные отношения и взаимное уважение между людьми: человек человеку – друг, товарищ и брат», тоже соблюдены с лихвой. Не какой-нибудь там друг, а сердечный.

Не знаю что с «непримиримостью к врагам коммунизма, дела мира и свободы народов», однако, думаю, можно при желании видеть указанную непримиримость в том, что когда рассматривался вопрос – «Свободу Африке!», персонаж остался в зале, а ведь остальные-то, как про Гану – все буфет за сардельками. И утверждение, будто он и сам бы взял кило, да плохо с деньгами, это самооправдание, отговорка, причиной которых только «скромность в общественной и личной жизни», потому что при иных обстоятельствах килограммом бы не обошлось.

Да! и плюс «братская солидарность с трудящимися всех стран, со всеми народами». Тут и толковать нечего, зря ли персонаж водил знакомую в «Пекин»? Кроме братской солидарности, этот поход ничем не оправдать.

Ресторан «Пекин» о двух залах, один – с русскими, другой – с китайскими интерьерами, а кроме того, кафе, о котором никаких положительных сведений отыскать не удалось, открылись на первом этаже гостиницы с тем же названием. Гостиница числится по Большой Садовой улице, но смотрит и на площадь, то Триумфальную, то Маяковского (подробности этого переименования рассказывать не к месту). У гостиницы «Пекин» история не столько запутанная, сколь засекреченная – строилась долго, аж с довоенных времён, закончена под руководством архитектора Дмитрия Чечулина, мастера большого государственного масштаба, а выстроенная, когда была введена в строй, – справочники о том умалчивают или толкуют невнятно: вроде бы в 1956 году, но до года 1958 не эксплуатировалась, либо эксплуатировалась по особому регламенту (см. в первой части главы «История, которая имела место в Петровском парке и около него» об отдельных кабинетах в ресторане «Динамо», вот, что-то похожее).

Как высоко эти братья навек держат палки для селфи

Высказывалась догадка, что гостиницу, должную бы ознаменовать и закрепить братскую дружбу СССР и КНР, в эксплуатацию не вводили, поскольку великая дружба претерпевала метаморфозы и трансформации, становилась либо не великой, либо не дружбой, а совсем наоборот. В общем, лозунг «русский с китайцем братья навек» оказался неточным: на один век ошиблись.

Коснулось это и китайского ширпотреба – вернее, не ширпотреба как такового, а советских граждан, китайский ширпотреб покупавших, и рубашки, и термосы, и шарики для пинг-понга, настолько добротные, что один такой шарик валяется у меня где-то до сих пор. Он много раз терял форму, не по собственному настроению, а силою обстоятельств, иногда силою очень сильной, бок шарика проминался, играть им было нельзя, но, будто смотришь выступление китайского фокусника, где фокусник – это ты самолично, довольно было положить шарик в горячую воду, бок выпрямлялся, шарик принимал абсолютную круглую форму, и даже несколько вырастал в размерах. Такой выросший, не по стандартам, и лежит теперь среди прочего хлама, и родовитого происхождением, и безродного; свалка, чулан – это отдельная общность, особое бытование превыше национальностей, культур, обычаев; если возникнет когда-нибудь вовсе новое в этом мире, то возникнет на свалке или в недрах чулана (или уже возникло – надо бы поглядеть). Когда столетняя дружба великих народов себя изжила, СССР остался