— Знакомьтесь, Робби, это Эзра Барнс, — назвал Харбери брюнета с брюшком. — Корреспондент “Пресс-Эдженси”, король репортажа. Только и делает, что пожинает лавры. Иногда узнает такие вещи, какие другим журналистам даже не снятся.

Барнс жирным коротким пальцем ткнул в сторону Харбери.

— Зато уж вы никак их не пожинаете… — Он слегка скривил губы, это должно было означать улыбку, — Впрочем, не сеете и не жнете, но тоже ничего живете.

Голос у Барнса был, как у чревовещателя.

Харбери усмехнулся.

— Куда уж мне до вас!

И обратился к Джергеру:

— Робби, вы можете связываться со мной через Барнса. Это его номер. У меня отдельная квартира, но вам лучше в ней не показываться. Но и с ним связывайтесь лишь в исключительных случаях. Думаю, им тоже интересуются.

Барнс беззвучно засмеялся, как-то неестественно тряся огромным животом и обвислыми щеками.

— Ну а сейчас прошу, Робби, — сказал Харбери и указал на стол, уставленный закусками и бутылками с водкой и коньяком.

Харбери взял рюмку.

— С приездом, Робби… Вам чего?

— Я не пью, — отказался Джергер и поправился: — Не пью на работе.

Харбери захохотал.

— Здорово вас натаскали! Дисциплина, ничего не скажешь. Ну как хотите…

Он выпил рюмку коньяка и закусил лимоном. Барнс со спокойным любопытством рассматривал Джергера.

— А теперь мы поговорим, — сказал Харбери. — Барнса незачем посвящать в наши секреты. Не правда ли, Барнс?

— Ваши секреты меня не интересуют, — лениво ответил тот. — “Пресс-Эдженси” солидная фирма. Я лучше послушаю радио… — И он включил приемник чуть ли не на полную мощность.

— Чем больше шума, тем лучше, — одобрил Харбери. — А мы с Робби пройдем в ванную. Предосторожность не мешает. Там самое удобное место.

Щелкнула задвижка. Харбери отвинтил оба крана, пустил сразу и холодную, и горячую воду. Ванная наполнилась ровным шумом.

— Если здесь и запрятан где-нибудь микрофон, магнитофон запишет лишь вздохи ветра и плеск водопада. — Харбери усмехнулся и присел на край ванны. — Да и от любопытства Барнса не мешает застраховаться. — Он устроился поудобнее. — Итак, заседание совета безопасности можно считать открытым.

Джергер с интересом рассматривал своего собеседника — от него во многом зависел успех операции. Если они сумеют хорошо координировать свои действия, успех делу обеспечен.

— Вот вы и в Москве, Робби, — сказал Харбери. — Как добрались?

— Отлично, — сказал Джергер. — Я не предполагал, что это будет так просто.

— Не привлекли по дороге внимания?

— Исключено, — сказал Джергер. — Никогда не думал, что русские так доверчивы.

— До тех пор, пока вы не сунете нос куда не следует, — добавил Харбери.

— Вам известно, с какой целью я послан? — осведомился Джергер. — Меня интересует Глазунов.

— Глазунов всех интересует, — заметил Харбери не без иронии. — Только от этого мало толку.

— Вы можете посоветовать, с чего начать? — попросил Джергер. — Вы ведь старый москвич…

— Будем говорить по порядку, — сказал Харбери. — У вас есть при себе что-либо компрометирующее?

— Я все уничтожил. Даже оружие. Боялся, что обыщут и найдут пистолет.

— Правильно, — одобрил Харбери. — Пистолет сразу вызвал бы подозрения. В России лучше действовать без оружия.

— Я уничтожил все, что могло вызвать подозрения, — повторил Джергер. — Мне сказали, что вы снабдите меня всем.

— Мой арсенал в вашем распоряжении, — подтвердил Харбери. — Но чем меньше вы им будете пользоваться, тем лучше. Вы с хорошим паспортом приехали в Москву?

— Паспорт подлинный. Александр Тихонович Прилуцкий из Краснодара.

— По нему прописаны в гостинице?

— Да.

— Время от времени гостиницы надо менять, и одновременно меняйте паспорта. Деньги нужны?

— Пока есть.

— Большие суммы не надо иметь при себе, деньги лучше держать на аккредитиве. Теперь о Глазунове. Интерес представляют только три человека. Он сам и два его ближайших сотрудника.

— Федорченко и Ковригина?

— Да. В институт к Глазунову не попасть, это исключено, да и неизвестно, что и откуда там брать. Я это проверил еще раз за последние дни. Остается одно — люди.

— Глазунов?

— Слишком на виду. Его, вероятно, здорово охра­няют. И ко всему это типичный русский интеллигент.

— А какое это имеет значение?

— Русские интеллигенты всегда были слишком принципиальны, а этот — интеллигент советской формации. Они помешаны на своем патриотизме. Образец поведения для них — Герцен!

— А с Герценом, вы думаете, мы не смогли бы договориться?

— Никогда. Он находился в конфликте со своим правительством, но родине изменить не мог. В Париже на Международном конгрессе математиков к Глазунову пришел один делегат. Один из наших делегатов. Обратился с очень деликатным предложением. Пригласил Глазунова на прогулку в Булонский лес и там обратился. Знаете, что сделал Глазунов? Посмотрел на часы и сказал почтенному пожилому джентльмену, что дает ему тридцать секунд для того, чтобы тот мог исчезнуть… И, знаете, тот побежал!

— Федорченко?

— Фанатик. Это даже не Герцен, а протопоп Авва­кум. Помните, был у русских такой священник? Сгорел, но не изменил убеждениям!

— Но этот еще не горел?

— Горел! Всю войну пробыл на фронте. В передовых частях. На Одере наши офицеры пытались с ним подружиться…

— Сторонится?

— Я бы не сказал. Пить пил, но лишнего слова не проронил. И потом, его не взять.

— Почему?

— Физически не взять. Окажет бешеное сопротивление.

— Значит, Ковригина?

— Да, из всех троих это наиболее уязвимый объект. Она держится в тени, к ней привлечено меньше внимания. С ней легче справиться физически, легче транспортировать. Она, несомненно, слабее…

— В силу своей женской природы?

— Да. Но это тоже нелегкий орешек. Я собрал о ней кое-какие сведения. Образ жизни самый скромный. Никаких увлечений. Впрочем, это не совсем точно. Есть увлечения. Работа и дочь. Единственная дочь. Поэтому направьте внимание на дочь. Как только раздастся ее вопль, мать бросится на помощь и попадет в капкан.

— Деньги? Любовь?

— К сожалению, дочь похожа на мать. Студентка. Состоит в молодежной коммунистической организации. Не из тех веселых девиц, с которыми легко сторговаться.

Джергер задумался.