Теперь все торжествуйте!

Остается самое нелогичное, как это может и должно быть в детективе, потому что в детективе может быть все.

Часы с меня снял МОЙ НАЧАЛЬНИК!!!

Торжествуйте, ибо в детективе может и должно быть все. Часы ДЕЙСТВИТЕЛЬНО СНЯЛ С МЕНЯ МОЙ НАЧАЛЬНИК УСАТОВ Ю. М. Снял с меня Юрий Михайлович также плащ, пиджак, рубашку и ботинки. Носки и брюки оставил. В носках и брюках он положил меня спать на деревянную кровать, когда я белой заполярной кольской ночью ворвался к нам в номер гостиницы городского коммунального хозяйства и, хохоча и плача, рассказал ему про Киша, Валеру, Петрозаводск, негра Мгези, работу, шпуры, МГРИ, а также хотел мыться в ванне.

Вот. Снял с меня часы, а теперь говорит (сказал утром), что уважает меня как молодого специалиста, и что, дескать, это на первый раз, и всякое другое такое, что смотри-де я, что если так себя буду иногда вести, то как бы мне в один прекрасный день не распрощаться с нашим золотым замечательным НИИ, который послал меня в командировку на Кольский, платя командировочные, квартирные и сохраняя по месту работы заработную плату.

Вот так Киш. Вот так Валера. Спасибо! Удружили! А я торжественно при всех заявляю, что больше так не буду.

Май 1970 г.

Пос. Никель Мурманской области – Красноярск

Р. S. Этот легкомысленный рассказ, который не печатали из-за «мелкотемья и обывательского взгляда на действительность», практически списан с натуры и является ярким образцом «натурализма», который вместе с «формализмом», «мифологизацией», «сгущенным изображением теневых сторон» и пр. тоже не устраивал тогда литературную власть, капризную, как беременная («перестройкой»?) девка.

Ромаша – мой близкий друг, знаменитый сибирский поэт, прозаик, драматург и культуртрегер Роман Солнцев (1939–2007) действительно подарил мне тогда очень красивые часы, которые я вскоре утратил по пьянке.

«Киш – сын Солнца» – кажется, так называется один из рассказов Джека Лондона. Джек Лондон, может, и не ахти какой писатель, да получше будет многих нынешних.

Коэффициент Использования Шпура. ШПУР, цилиндрическая полость диам. до 75 мм, дл. до 5 м, пробуренная в горн. породе для размещения заряда взрывчатого в-ва и др. целей. – БЭС, М.,1998.

Плеврит – эту болезнь схлопотал лично я во время холодной зимы 1968/1969 г., после чего мне врачи запретили работать в тайге. Воспользовавшись этим печальным случаем, я тут же уволился из той геологосъемочной экспедиции, куда меня послали работать «по распределению» и где платили всего 120 рублей в месяц. Ведь это тоже миф, что советские геологи были богатые. Если ты шесть месяцев сидишь в тайге или тундре, получаешь ПОЛЕВЫЕ, твоя зарплата копится, и осенью ты имеешь шанс привезти домой относительно кругленькую сумму. У геологов не денег было больше, чем у других ИТР, а свободы. Вскоре я поступил в ЦНИЭЛ МЦМ (Центральную научно-исследовательскую экономическую лабораторию Министерства цветной металлургии) на должность старшего научного сотрудника с окладом 240 рублей, где сидел в кабинете и, делая вид, что работаю, сочинял вот эти рассказы. Но потом и оттуда ушел. И уж больше никогда и нигде не работал, в том смысле, что никогда никуда не ходил на службу к указанному часу. Ходить на службу к указанному часу писателю нельзя ни при каких обстоятельствах. Как вору в законе.

Ящик – имеется в виду так называемый «почтовый ящик», т. е. закрытое оборонное предприятие с повышенной секретностью и большой заработной платой, которая скрашивала служившим там инженерам все прелести добровольного пребывания за колючей проволокой. Как началась «перестройка», многие из этих предприятий «встали», и высокооплачиваемые «оборонщики» перестали получать зарплату вообще, отчего многие из них занялись бизнесом, иногда вполне успешным.

Начальник партии. Был такой глупый анекдот: чукча встречает геолога и спрашивает: «Ты кто?» «Начальник партии», – отвечает геолог. Чукча снимает с плеча карабин и убивает его, бормоча: «Чукча хитрый, чукчу не обманешь, чукча знает, что начальник партии наш дорогой Леонид Ильич Брежнев».

Носки сушил – вонючие носки на батарее отопления в общежитии на ул. Студенческой (Москва), д. 33/1. Душ у нас тогда был всего один на весь студенческий городок, и там я однажды подхватил лобковых вшей.

Больше так не буду – я действительно много пил до 1983 года, но когда стал ездить на машине «Запорожец», то пить стал гораздо меньше. А потом и «перестройка» наступила. За ней – старость. Напьешься иной раз, конечно, не без этого. Вот недавно в Румынии на столе плясал вместе с поэтом Мирча Динеску. И это нехорошо, потому что вид пляшущего на столе старика производит отвратительное впечатление и является дурным примером для молодежи.

Разные люди посещали уютный ресторанчик при станции Подделково Московской железной дороги, разные люди просиживали там минуты, часы и дни, разные, но хорошие.

И станция тоже была ой-ё-ёй какая красивая – прямо завитушечка. Имела станция начищенный, средних размеров колокол, медный, в который никогда не колотили, числились там старинные часы с жесткими стрелками и выпученными цифрами, а также дежурный в красной шапке – строгий и нелюдимый, а вот, напротив, станционный милиционер Яшка-синяя фуражка был очень простой и общедоступной личностью: он даже иногда детям грецкие орехи рукояткой револьвера колотил.

И канал Москва – Волга настолько близко к станции подходил, что летом видна была палуба теплохода, полная веселых оптимистов, и пустое верхнее пространство проходящей баржи, где трепыхалось по ветру матросское белье, и босоногие фигуры, устроившись в штабелях колотых дров, исполняли на полуаккордеонах популярные песни и танцы – чаще всего «Я никогда не бывал», ту самую, что поет оперный и эстрадный певец Муслим Магомаев.

И электрички – вжик-вжик – серые длинные крысы серые тени на серый заасфальтированный перрон лепят; пс-пс-ы – резиновые двери и ту-ту-ту бу-бу-бу-ву-ву – покатили на Москву.

Да, да. Именно на Москву, и ни в какую другую сторону, потому что была эта станция для электричек конечная, так что если кто и хотел ехать еще дальше от Москвы, то обязан был сесть в простой поезд с проводником, кипятком, паровозом, трубой и дымом, и народ действительно садился – все больше с фибровыми чемоданчиками да котомками – и отправлялся неизвестно куда – не то к Питеру поближе, не то к Воркуте: северная в общем-то оказывалась дорога, а не в теплые страны.