Нашли известного в городе специалиста, сделали аудиограмму, и тот поставил Тимке нейросенсорную врожденную тугоухость и объяснил им, что все отставание в развитии и капризы малыша именно от этого. Но это не полная глухота, это просто ослабленный слух, ребенок маленький, диагноз не окончательный. Врожденная тугоухость, по мнению врача, была осложнена отитом, который пропустил их участковый и не разглядели они. Мальчику нужно серьезное наблюдение специалиста, лечение и протезирование: чем быстрее, тем лучше. Оказалось, что ребенок плакал из-за того, что у него болело ушко, так как в нем скопилась жидкость.

Услышав диагноз, Вика застыла, как кариатида, она уже была готова к тому, что узнала, а того, что им предстоит пережить, еще не понимала. Она с ужасом представляла, что ее сын останется инвалидом и дебилом, и думала о том, что, наверное, придется отдавать ребенка в интернат, чтобы он не отстал в развитии. Когда вышли из кабинета врача, заметила, что у Глеба предательски блестят глаза, наполнившиеся слезами.

Итак, у них глухой мальчик… «Но ведь в мире было полно талантливых глухих, тот же Бетховен или Гойя…» — уговаривали себя опечаленные родители. То, что шумы внешнего мира поглощала звукоизоляционная стена, позволяло слышать музыку, рождающуюся внутри, и видеть причудливые образы, возникающие в воображении. Мираж оазиса в пустыне, сказочного города-призрака, мгновение, которое можно задержать в ладонях, положив сочными мазками на холст или посадив на нотные линейки, будто певчих птиц на веревки, натянутые для белья, взлетающего белыми низкими облаками. Только вот росли и тянулись ввысь они слышащими…

В кабинете сурдопедагогики им дали подробную методичку, как они должны будут заниматься с таким ребенком, пожелали удачи и посоветовали набраться терпения. Было ощущение, что им завязали глаза, завели в незнакомую местность и отпустили — выбирайтесь. Но куда? И они пошли — на ощупь, спотыкаясь о коряги и кочки, больно ударяясь о деревья, набивая себе шишки, обжигаясь крапивой и ранясь о кустарники, ощерившиеся шипами.

Начался адов круг хождения по врачам… Первый круг они прошли довольно быстро. Вскоре ребенку дали инвалидность. Затем наступило какое-то безразличие, оцепенение, как у пчел, впадающих в спячку. Мысли словно ушли куда-то, одно сплошное горе. Делали все по стереотипу.

Ребенку был изготовлен слуховой аппарат — и они радовались, что у сына не полная потеря слуха, можно что-то восстановить хотя бы с помощью аппарата и учиться «рационально пользоваться остатками слуха», как им рекомендовала методичка. Вместе с аппаратом получили кучу брошюр и методичек по обучению ребенка. Вика начала водить Тимку к сурдопедагогу на занятия.

«Мой дорогой ангелок! Уже миновал тот возраст, когда можно было побренчать яркой погремушкой, поцеловать в темечко, щечку и глазки, подбросить в воздух и сграбастать в охапку, как пойманное с неба чудо, поводить за ручку, удивляясь тому, что ведешь своего сына, а не любимую куклу Оксану, привезенную родителями из путешествия по Прибалтике. Теперь сына надо чему-то учить. Но как? Как донести слово? Что ответить вопросительным сметливым глазкам? Зачем так больно щемит сердце? Где искать выход? Почему столь горькая чаша — именно им? За что? Что теперь делать, мой маленький, любимый человечек? Как объяснить, что мы тебя любим? Как донести до тебя, что обозначают слова «мама» и «любит»? Столько хороших слов придумано еще до твоего рождения, но как их передать тебе?» — думала Вика.

Через месяц сын уже лепетал… Но только лепетал, осмысленных слов им услышать не удавалось, как они с замиранием сердца ни прислушивались к радостному гулению.

Приучать ребенка к аппарату было очень сложно, он причинял массу неудобств: давил и тер, появлялись ранки; мальчику было непонятно, зачем он нужен. Малыш капризничал, срывал аппарат. Не видя на окружающих близких людях непонятной штуковины на ухе, он наотрез отказывался надевать ее.

Педагог объяснил им, что сам ребенок слышать не научится, таких детей надо научить. Слушать звук, слог, слово, затем фразу — всему этому надо было учить терпеливо, чтобы ребенок по капельке пропитывался музыкой окружающего мира.

Тренировали слуховое восприятие по низким, средним и высоким частотам, играя на музыкальных инструментах: барабане, губной гармошке, свистульке.

Звук «у» ставили с помощью воздушного шарика, касаясь его губками и улавливая ими вибрацию. Звук «а» — раскручивая нитку с катушки или клубка, тянули голосом «а-а-а»… Одновременно учили ребенка контролировать наличие звука по вибрации на гортани.

Начав учиться вместе с мальчиком, они сами каждый день узнавали много нового, и постепенно осваивали систему обучения глухих детей звукам, познавали технику произношения каждого звука. Вика теперь знала, что при произношении звука «н» ощущается вибрация носа, «м» — вибрация щек, «и» — темени, а «в» — верхней губы. На руке можно было ощутить толчок выдыхаемого воздуха от звуков «к», «х», «п», «т». Теплую струю давал звук «ш», холодную — «с». При произношении слогов «па» и «та» колеблется ватка, поднесенная ко рту, а от выговаривания слогов «та» и «фа» запотевает поверхность зеркала. Силу голоса ощущали, приложив руку к гортани или груди… Все было новым, необычным, казавшимся недоступным и невыполнимым. Учить сына говорить приходилось часами.

На семейном совете решили, что языку жестов обучать его пока не будут. Врачи обнадежили, что мальчик сможет ходить с аппаратом в обычную школу. Вика учила его сразу и говорить, и читать. Писала слова «МАМА», «ПАПА» на карточках — и показывала на себя и Глеба… Сын мычал «ММ-Ма-а…» Рисовала солнце, деревья, цветы, машины, дома, собак, кошек, чашку, яблоко — и писала слова… Карточки у них были в доме развешаны на всех предметах. Вся квартира пестрела табличками. Ходили к сурдологу и логопеду параллельно.

«Па-па-па» — указательными пальцами стучали по столу, широко открывая рот на гласную и четко, несколько утрированно, произнося согласную. Первыми словами были «папа», потом — «баба», а вот над словом «мама» трудились полгода. Однажды, сидя у Вики на руках и глядя в глаза, сын четко сказал: «МАМА!», хотя его никто и не просил. Услышав это слово, Вика неожиданно для себя самой заплакала. Горло перехватило, а слезы выступили на глазах и покатились по щекам, точно от запаха свеженарезанного лука. Остановить их было невозможно. Сын радостно засмеялся и начал слизывать слезы со щек языком, точно котенок лакал молоко. Слезы побежали еще сильнее, Вика закашлялась и выпустила ребенка из рук на диван, бросилась доставать платок.

И снова продолжали учить, как произносить звуки. «По-по-по» — указательными пальцами показываем вверх, как бы приподнимая небо, рот широко округляем. «Пу-пу-пу» — указательными пальцами изображаем направление движения «вперед», подсказывая губам, сложенным в трубочку, куда им тянуться. «Пи-пи-пи» — соединенными указательным и большим пальцами растягиваем губы в улыбку. «Пы-пы-пы» — двумя ладонями с расставленными пальцами также растягиваем рот, но уже не в узенькую щелку, а шире.

Даже во сне Вику захлестывал водопад невыученных слов, падежей, окончаний, предлогов… Ей снилась первомайская демонстрация, где все люди шли с табличками, на которых, помимо слов «Май», «Труд», «Мир», были написаны всякие другие. Таблички вышагивали, как солдаты в строю; кружились в танце, словно балерины; качались, словно флажки на ветру; взлетали, перевертываясь в воздухе, и, сделав сальто, возвращались в руки к владельцам, точно тарелки к жонглеру.