Темные мерцающие глаза Вайна. Глядят далеко за пределы этого мира. Озирая его державу. Он стоит посреди вестибюля и ждет. И подданные его приходят один за другим. В руки его предавая плоть свою. Каждый принимает помазание его печалью. Тихо опускаясь на атлас в зеленом свете, среди горящих свечей. Его одиночество манит вас. Приидите. И покойтесь с миром.

— Корнелиус, этой ночью я возвратился домой. Присел на кухонный столик. Растрескавшийся и выщербленный, потому что сделан он из фарфора. На нем стоял пакет с молоком. И лежал кусочек засохшего кекса. Дочь иногда заходит ко мне, после того как сделает все уроки. Я размышляю о том, что случилось за день. И порой она некоторое время стоит рядом со мной. Я ощущаю щекой ее волосы. Точь в точь, как ее мать. Когда она стряпала, и я подходил, чтобы поцеловать ее, нос у нее был выпачкан в муке. В этой женщине была вся моя жизнь. Я каждый день оплакиваю ее смерть, в душе. На этом самом столе она готовила верхнюю корочку для пирога. И сейчас рука моя сама ложится на место, где, я знаю, лежала ее. Я любил эту женщину, я любил ее.

Глаза Вайна наполняются слезами. Он отворачивает поникшую голову. Опирается ладонями о край письменного стола. Пальцы растопырены. Белый лунный серп на кончике каждого блестящего ногтя. Мягкая ткань пиджака туго облекает спину. На улице нарастают и снова стихают стрекот и свист сгребающего снег бульдозера. Слышится музыка.

— Простите, Кристиан. Я просто перенервничал. Я не знаю, что с вами делать. Если я задам вам еще вопросы, получится только хуже, я знаю. Я хотел бы, чтобы мы были друзьями. Не только потому, что нас объединяет утрата женщин, которых мы любили, но и потому, что я вижу в вас начатки будущего величия. Дело, которым я занимаюсь. В нем вся моя жизнь. Каждое утро я встаю в шесть часов. Объезжаю наши филиалы. Чтобы выяснить, не случилось ли где пожара или чего похуже. И потом работаю до поздней ночи. Видите бумажный пакет, в нем мой ланч. Бутерброды, которые я готовлю прежде чем лечь спать. Первые несколько пенни в моей жизни я заработал, похоронив домашнюю птичку приятеля. Выставил ему счет на семь центов. И даже предложил на выбор коробку из под сигар или обувную. Он предпочел обувную, она была подешевле. Я выкрасил ее в черный цвет, вымочив вату в синьке, которую взял у матери. Мне всегда хотелось заниматься именно этим делом.

— Мистер Вайн, не могу ли я попросить у вас немного кофе.

— Разумеется, можете. Кофе достаточно. Если вам не хватит, мы еще за ним пошлем.

— Спасибо. Большое вам спасибо.

— Пожалуйста, Кристиан.

Вайн снимает трубку зазвонившего телефона. Прижимает ее к уху плечом. Одной рукой придерживает на столе блокнот, другой пишет. Тихое журчание его голоса. А в дверях появляется мисс Мускус. В том же самом коричневом платье, волосы собраны на затылке. Награждает меня кислой улыбочкой. Никто меня нынче не любит. Вот потеряй-ка эту работу и попроси у миссис Соурпюсс денег взаймы. Ночью она мне язык чуть ли не в глотку засунула. От банка такого дружелюбия не дождешься.

Вайн кладет трубку. Дописывает в блокноте несколько слов. Мисс Мускус, держась за дверную ручку, наклоняется вперед. У нее маленькие уши. Мускулистые икры. Лакированные туфельки на высоких каблуках, походка чуть косолапая, голубиный шаг. В детстве я полагал, что это такой новомодный способ спортивного бега. Пока не треснулся мордой об землю.

— Мистер Вайн, простите, что прерываю вас и мистера Кристиана, но вест-сайдский филиал забит под завязку.

— Вы хотите сказать, исчерпал все свои резервы.

— Да, это я и имела в виду. Они просили узнать, не можем ли мы, начиная с семи вечера, разместить еще двоих, говорят, что с лицами проблем не будет.

— Кристиан, вы как, сегодня вечером свободны.

— Да, сэр, разумеется. Целиком и полностью.

— О'кей, мисс Мускус, берем. Похоронная процессия Марио отбывает у нас в два тридцать. А тащить их в Южный Куинс неудобно. Я сам все обговорю с вест-сайдским отделением.

— Очень хорошо, мистер Вайн. Я около пяти выйду купить еды, и если мистера Кристиана это устроит, могу и ему принести что-нибудь.

— Вы согласны, Кристиан. На ланч времени не будет.

— Да, сэр.

— Мисс Мускус, позаботьтесь о Корнелиусе, посмотрите, нельзя ли подыскать для него другую обувь. Да, и брюки ему следует отгладить.

— Конечно, мистер Вайн. Пойдемте со мной, мистер Кристиан.

— И Корнелиус. Будьте на высоте.

— Да, сэр, мистер Вайн.

Мисс Мускус кивает, приглашая Кристиана следовать за ней. Что он и делает. Проглотив остатки кофе. Мимо ее кабинетика. Мимо часовни. В дверях которой стоит, прижав к лицу платочек, женщина. С покрасневшими глазами и носом. В черной вуали поверх черных волос. Сзади нее — мужчина, положивший руку ей на плечо. Стайка детишек на сиденьях часовни. В последнем ряду молятся три коленопреклоненных монашенки. Мимо проплывают еще два скорбных лица с остановившимися, полными страха глазами. Нам сюда. Опять эта дверь, ведущая к трупам. Пожарное снаряжение. Как бы объяснить мисс Мускус, что я туда не хочу. Впрочем, мы входим в другую дверь.

— Сюда, мистер Кристиан, вы здесь уже бывали.

— Нет.

— Вы хорошо себя чувствуете.

— Да. Все в порядке.

— Это кладовка, мы здесь держим припасы. Помещения для прощаний связаны с бальзамировочной через тот коридор. Мистер Вайн предпочитает держать эту дверь постоянно закрытой. Потому что скорбящие утаскивают любую вещь, которая не прикована цепью. Поотвинтили у нас все купленные за границей дверные ручки из старинного хрусталя. Вы какие носки предпочитаете.

— Шерстяные, если можно.

— У нас и шелковые есть, если они вам больше нравятся.

— Нет, шерстяные будут в самый раз.

Подол платья мисс Мускус приподнимается, открывая мускулистые ноги, когда она склоняется над большим комодным ящиком. Вытянув его из-под занимающего всю стену стеллажа. Два открытых гроба стоят на козлах, один обтянут лиловой тканью, другой малиновой. Башмаки, рубашки, костюмы. Очень похоже на флотский цейхгауз. Раз тут столько добра, может, попросить у нее трусы. Ну вот, он опять торчком. Самое время. И трусов нет, чтобы не дать ему разгуляться. Она непременно заметит.

— Вот эти должны подойти. Какой у вас размер обуви.

— Пятнадцать-девять. И двойной первый в ширину.

Мисс Мускус держит в руке пару черных туфель. С заостренными носами. И в щегольских дырочках. Вроде тех, которыми молодец, лезущий вверх по служебной лестнице, давит пальцы оставшихся ниже. Надо немного наклониться вперед. Чтобы его не было видно. Орган, черт бы его подрал. А то она может счесть это оскорблением. Между тем, как я намеревался всего лишь порадовать ее.

— Садитесь, мистер Кристиан.

— Да, конечно.

— Снимайте обувь. И дайте мне ваш пиджак. Я попробую подобрать для него пуговицы.