Дерябин кивнул – вынужденно признал абсолютную правоту выводов Дитриха.

– По правде говоря, Николай, вы еще до конца не поняли: попали именно туда, куда хотели, разве нет? Не скажу, что здесь вы уже среди друзей. Только вот здесь вы найдете их скорее, чем за все то время, что жили с большевиками. Верите мне?

Дерябин снова кивнул.

А Отто мысленно аплодировал себе: орешек оказался не таким уж крепким, но все равно приятно, когда хорошо отыгрываешь свою партитуру.

Тем более что это не последняя такая удачная партитура за столь короткое время…

– Хотите выйти из карантина завтра или готовы уже сегодня? – Он постарался, чтобы вопрос прозвучал как бы между прочим.

– Хватит. Так уже скучно.

– Отлично. Мне кажется, мы с вами поладим. И вас ждут великие дела. Что-то еще?

– Да, – Николаю вдруг почему-то стало неуютно оттого, что Дитрих не только видит его насквозь, но и читает все вопросы на его лице: – Мы так и не… То есть, вы так и не сказали, что там, в лагере, с тем побегом, о котором я…

– Который вы раскусили и сдали мне? – жестко уточнил Дитрих. – Все в порядке, мы отреагировали как раз вовремя. Еще что?

– Тот пленный… Парень, который должен был…

– Ваш товарищ, спавший рядом с вами на нарах? Видите, я кое-что выяснил. Скажите, вас действительно интересует его судьба?

– Нет, – соврал Дерябин, надеясь, что ему поверят.

А, пусть не верят – в конце концов, какая разница, почему он так хочет услышать, что Романа Дробота убили. Вообще, нужно постараться выкинуть его из головы, слишком глубоко засела там эта совершенно никчемная личность, чуть не лизавшая сапоги немцам и полицаям. Сам он – другое дело, а этот… Даже если бы побег удался… На что надеялся профессорский сынок? Ведь расстреляют как предателя… Старший лейтенант лично отдал бы такой приказ.

Его привели разведчики.

До оставленной партизанской базы отряд Родимцева добрался, произведя марш-бросок по тылам. Шли в указанный квадрат даже по ночам, останавливаясь только часа на четыре, для короткой передышки. Такие темпы себя оправдали: выйдя к нужному месту, обнаружили, как и предполагалось, блиндажи и землянки, командир тут же приказал выставить охранение, а остальным – отдыхать, дав на все про все полные сутки. За это время восстановить силы могли даже те, кого назначили в охранение. Игорь Ильич знал, когда нужно выжимать из людей соки, а когда – давать время на отдых настолько полноценный, насколько он может стать таковым в условиях постоянной смены позиции.

Сам же капитан Родимцев работал, словно двужильный. Четыре приказа отдал одновременно. Первый – связаться с Москвой, подтвердить прибытие на место и получить новые вводные. Второй – командиру взвода разведки Павлу Шалыгину – отправить людей в Охримовку, наладить контакт со связным, о котором сообщил УШПД через начальника Особого отдела отряда «Родина», стоявшего здесь до него. Третий – начальнику штаба Фомину – позаботиться о продовольствии, послать группу снабженцев в село Дубровники, – там, по сведениям, партизанам помогали. Оставленного предшественниками запаса сухарей, муки и круп по самым приблизительным прикидкам хватит ненадолго. Четвертый – Татьяне Зиминой – идти в Ахтырку, войти в контакт с нужным человеком и проверить поступившую информацию со своей стороны.

Исходя из имеющегося опыта, ни одна из групп не вернется скорее чем через сутки. Зиминой, за которой в раскладах по предстоящей операции оставалось последнее слово, командир вообще дал лишний день в запас. Хотя, хорошо зная свою разведчицу, понимал: Татьяна тянуть время не станет.

Но кое в каких расчетах Родимцев ошибся. Группа разведчиков по главе с Павлом Шалыгиным вернулась быстрее, чем он рассчитывал. Тот, кого они привели с собой, заставил Игоря всерьез поломать голову. Командир отряда, имеющий определенный опыт и разучившийся за это время удивляться, вынужденно признался сам себе: парень, назвавшийся Романом Дроботом, сбежавшим из немецкого лагеря бойцом Красной Армии, заставил его крепко задуматься.

Ведь если верить его сбивчивому рассказу, который постарался спокойно и взвешенно передать Шалыгин, задание командования можно считать фактически выполненным. Все бы ничего, да только Игоря настораживала легкость и случайность всех совпадений. Хотя, с другой стороны, именно цепь несвязанных между собой событий и счастливых случайностей определяла успехи на войне часто даже в большей степени, чем реализация хорошо продуманных и выверенных на различных уровнях стратегических планов.

Повторно допросить Дробота командир решил вместе с начштаба. Родимцев признался себе: ему нужен не просто посторонний наблюдатель, но и даже в большей степени – арбитр. Сторонняя оценка Фоминым всего произошедшего и, главное, сделанные на основании всего этого выводы должны, по замыслу командира, стать своего рода страховкой для того решения, которое так или иначе придется принимать ему самому.

– Давайте сначала, – проговорил он, взглянув сверху вниз на человека, устроившегося на вкопанном в землю чурбачке с прибитой гвоздем поперечиной. – Фамилия, имя, отчество, звание.

– Конечно, понимаю, – кивнул тот. – Можете мне не верить, имеете полное право, только…

– Вопрос задан, – командир чуть повысил голос, пересекшись при этом взглядом с комиссаром и уловив даже при тусклом свете каганца легкий упрек.

– Дробот Роман Михайлович, год рождения одна тысяча девятьсот двадцать первый, боец Красной Армии, звание – рядовой, Воронежский фронт, мотострелковый батальон…

– Это лишнее, гражданин… – замявшись на секунду, Родимцев решил оставить обращение по имени, – Дробот. Конечно, данные будут проверяться. Но именно сейчас они нас не интересуют.

– Почему «гражданин», товарищ капитан?

– Как попали в плен? – Вопрос Игорь проигнорировал.

– Двадцать первого марта, когда пробирался вместе с группой окруженцев через линию фронта. Немцы, видать, прорвались, колечко, знаете, как бывает…

– Знаем, что не все бойцы и командиры сдаются в плен живыми, – отрезал Родимцев. – Но и это сейчас лишнее. Меня… нас вот с товарищем комиссаром пока больше интересуют подробности вашего побега.

– Рассказывал уже…

– А вы снова, – вступил Фомин. – Вам еще не раз придется повторять историю, в том числе – письменно.

– К сказанному ничего добавить не могу, – буркнул Роман, не скрывая обиды. – Представился случай – рискнул. Точнее, рискнули вместе с товарищем, Кондаков Семен. Придумал все он, погиб при побеге. Слышал, как немцы кричали, требовали от полицаев прекратить работу и хватать беглецов.

– Знаете немецкий? – быстро спросил Фомин.

– Так точно… В смысле, – Дробот, похоже, слегка смутился своей армейской привычки рапортовать, – понимаю лучше, чем говорю. Изучал в школе, дома тоже по учебникам. У нас в семье принято было знать иностранные языки. Отец два знал, хотел освоить японский…