Анна расхохоталась и пожала протянутую Барберини руку. Рут затерялась в толпе. Корнелл отыскал ее взглядом и собрался присоединиться к ней, но передумал, развернулся и бросил Анне последнее замечание:

— А дьявол? Как вы поступите с дьяволом?

— Дьявол подобен Богу, — ответила она, не колеблясь. — А боги недоступны.

Она сильно стиснула руку кардинала. Корнелл, должно быть, почувствовал себя смешным и не нашелся, что ответить.

И в этот момент они услышали приятный голос, воскликнувший:

— Нет, мадам, вы ошибаетесь или невнимательно читали Священное Писание! Дьявол всегда был ошибкой.

— И какой же? — спросила Анна.

При одном звуке этого голоса она перестала улыбаться.

— В лучшем случае, дьявол нуждается в людях. А в худшем…

— В худшем… — повторила Анна.

Это был уже не вопрос, она побледнела, совершенно потеряв уверенность.

— Он нуждается в женщинах, — продолжал голос. — Или в одной женщине, единственной, но лучшей.

Наступила мертвая тишина. Гости разошлись. Анна Лувуа направилась к буфету, где залпом осушила бокал вина, не желая даже взглядом удостоить того, кто столь блистательно ей противостоял. Шарф Тренди соскользнул с пиджака на пол. Он наклонился и, когда поднял его, оказался лицом к лицу с Командором.

Держался Командор очень прямо — таких называют «статный мужчина». Тренди не счел его красивым. А впрочем, был ли он на самом деле красив? Немолодой, вероятно, лет пятидесяти, с седыми, волнистыми, еще пышными волосами до плеч. Под руку с ним стояла Крузенбург. С этого момента Тренди уже больше никого не замечал, кроме певицы, ее бледной кожи, пепельных волос и серых глаз, чей взгляд, казалось, проникал прямо в душу. Он пробормотал какое-то приветствие. Рут, должно быть, почувствовала возникшее затруднение, поскольку покинула свой угол и поспешила Тренди на помощь. Вероятно, она наконец-то решилась встретиться с Командором лицом к лицу. Он приветствовал ее галантно, почти сердечно, что удивило Тренди. Подошел и Корнелл. Мужчины холодно обменялись рукопожатием, словно с первого же взгляда возненавидели друг друга. В самом деле, на этом празднике все были старинными знакомыми, и это не могло не раздражать чужака. А Тренди чувствовал себя чужим. Он уже начал подумывать, что, по слабости или по недосмотру, попал на собрание одной из сект, расплодившихся в это тревожное время, как Командор обратился к нему:

— Вы гостите у мадам Ван Браак.

Это был не вопрос, а утверждение очевидного. Держался Командор высокомерно. Он сразу же повернулся к Рут, дав понять, что не нуждается в ответе Тренди.

— Сколько времени прошло… Но вы все так же красивы. Мне говорили, что ваша дочь…

— Юдит здесь нет.

— Вы неправильно меня поняли. Я лишь передаю вам общее мнение: ваша дочь так же красива, как вы. Она, должно быть, теперь совсем взрослая… Уверен, она очень красива.

— Не стоит говорить это матери.

— Разумеется…

Командор сжал трость, которую держал в левой руке, помолчал немного и сухо добавил:

— Говорят также, что Юдит почти ничего не помнит.

— А что вы хотите, чтобы она помнила?

— Другую часть своей семьи.

— И что вы предлагаете?

— Посмотрим, когда Юдит вернется.

— Вряд ли она вернется скоро.

Командор предпочел уйти от этой неприятной темы и обратился к Крузенбург, все это время пристально разглядывавшей Тренди и Корнелла.

— Констанция, вот те дорогие, очень дорогие мне друзья, о которых я вам рассказывал…

Он представил их, словно они расстались только вчера. Рука Крузенбург была ледяной. Когда — очень неумело — Тренди прикоснулся к ней губами, он почувствовал, как у него зазвенело в ушах. Он решил, что это, вероятно, от прикосновения к великой диве. Когда он поднял голову, Командор посмотрел на него с иронией.

— Садитесь, — сказал он, подтолкнув его к одному из кресел первого ряда. — Констанция сейчас нам еще кое-что споет.

Он назвал одну старинную оперу, повествующую об отчаянии волшебницы.

— Рут, садитесь справа от меня. Вы слева, молодой человек. Сюда, господин профессор. Ну же, Рут, чего вы ждете?.. Заключим перемирие… Это же праздник! В самом деле, иногда я думаю, что мы никогда не расставались…

Рут побледнела, но подчинилась. Крузенбург заняла свое место перед декорацией, а из угла зала, отставив бокал с шампанским, тут же примчался Дракен и уселся за клавесин, который слуги прикатили во время перерыва. Все быстро расселись по местам: Анна Лувуа, все еще возбужденная и, как никогда, привлекательная; Сириус с поджатыми губами, как обычно внимательно наблюдавший за присутствующими; Барберини, поглаживающий распятие; Ами д’Аржан, Питер Уолл, Аврора Миллениум, пошатывавшаяся от выпитого вина. Только Альфас продолжал стоять, прислонившись к створкам двери, погруженный в мрачные мысли. Если только он не охранят выход из концертного зала. Но у Тренди уже не осталось времени это выяснить. Дракен заиграл вступление, затем Крузенбург запела. На этот раз Тренди решил не позволить себя околдовать — его не покидала мысль о секте. Однако верх все-таки одержал здравый смысл: слишком пестрая здесь собралась компания, слишком многое разделяло приглашенных Командором по-дружески и из милости — эту местную знать, вырванную из рутины провинциальной осени. Юные горячие музыканты, Альфас, Барберини, Дракен, хромой Сириус — у всех в манерах сквозило равнодушие, указывавшее на то, что эти люди пришли из другого мира, они здесь только с визитом и уйдут, едва закончится пение, исчезнут, вернутся к своей привычной жизни; но какой он на самом деле, тот мир, откуда они пришли? И откуда тогда пришел Командор?

Тренди никак не мог забыть его появления, его лицо патриция, императора, напоминавшее старинные портреты. Он чувствовал исходящий от Командора аромат теплого ночного сада, слышал его дыхание, видел, как его глаза следят за гостями, особенно женщинами, как его взгляд скользит с одних дрожащих губ на другие, с одной вздымающейся груди на другую, потом на губы и грудь Крузенбург. Командор рассматривал женщин, задерживаясь на мочках ушей, подмышках, локтях, на всех местах, где возникают самые острые ощущения, словно уже представлял себе, как будет пробовать их на вкус; и Тренди вспомнил, что точно так же он только что рассматривал Рут.

Тренди не хотелось, чтобы Командор заметил, что за ним наблюдают, поэтому он старался не смотреть ему в глаза, один из которых был светлее другого, серый и острый, как и у Крузенбург. Время от времени он украдкой бросал на хозяина «Дезирады» взгляд, подмечая какую-нибудь деталь, еще больше приводившую его в замешательство: избороздившие лицо глубокие морщины; черные жемчужины запонок на манжетах; шрам, пересекавший правую щеку, грубость которого плохо вязалась с утонченным лицом. Может, все дело было в его отстраненности или мощи мускулов, заметных даже под смокингом, но этот человек не был ни на кого похож, нельзя было даже точно сказать, молод он или стар. Да и как это определить, поглядывая на него украдкой? В этом человеке было нечто противоречивое, переменчивое, во всяком случае, неопределенное, необычное, напоминавшее земноводное животное. Возможно, чтобы избавиться от обаяния хозяина «Дезирады», Тренди сравнил Командора с султаном в гареме. Такой же соблазнитель, извращенный, богатый и пресыщенный, не знающий, кого бы пригласить, чтобы развлечься. Приободренный этой мыслью, Тренди решил, что покинет «Дезираду» сразу же после концерта — неважно, под каким предлогом. Удобный момент не заставил себя ждать. Крузенбург завершила последние рулады — почти невероятной пронзительности, и наступила тишина. Вновь раздались крики «браво». Крузенбург внимала им с надменной холодностью. Она, похоже, даже не устала. Вокруг нее снова началась толкотня. Тренди подумал, что лучшего момента, чтобы удрать, не представится. Сейчас или никогда: Альфас покинул свой пост, двери были раскрыты, а за ними виднелась галерея с витражами. Перед декорацией собрался ансамбль «Соломоновы ключицы» и принялся наигрывать вариации модного в этом сезоне танго. Слуги освободили от кресел центр зала. Образовывались пары. Тренди пробивался между танцующими. Он почти добрался до двери, как вдруг наткнулся на Сириуса.